Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку

Наконец Даймонд берется за дверную ручку – вы замечаете это периферийным зрением, отточенным годами офисных интриг.

– Спасибо, что подвезла. Когда закончишь отчитывать мисс Хаффингтон за причиненные волнения, спроси, зачем она от меня убежала. Мне просто интересно.

И вдруг, уже собравшись выскочить под дождь, он молниеносным мангустом подается вперед – и кратко, но шокирующе крепко целует вас в губы.

Зубы Джорджа Вашингтона: из мягкой древесины или из твердой? Из крепкого красного дерева или из сосны, для тепла и блеска? Крашеные, лакированные или необработанные? Вырезаны из цельного бруска или собраны по кусочку? Если по кусочку, то как укреплены: на клею, на гвоздях или в пазах, впритирку? Страдают от плесени, трещин и жучков-древоточцев? Краснеют от вишен, желтеют от горчицы? При еде постукивают элегантно, как ударные в японском оркестре, или монотонно, как дятел на платане? Если бы выпали при переправе через реку Делавэр, то утонули бы или поплыли, как игрушечный кораблик? Вынимались ли во время любовных утех? Если нет, то какие следы оставляли на шее Марты? Какие тени отбрасывали на стену во время обедов при свечах?

По дороге домой вы без перерыва думаете о зубах Джорджа Вашингтона. Мать в детстве учила: когда человек запутался, перевозбудился или не может размышлять трезво, он должен взять перерыв и вспомнить что-нибудь из истории. Вы практиковали этот прием много раз, хотя из школьных уроков истории в памяти застряли только два факта: Великая Депрессия, о которой думать невыносимо, и зубы Джорджа Вашингтона.

Если образы героических челюстей и успокаивают мечущийся ум, то на манеру вождения это никак не влияет: вы едете, мягко говоря, в рваном темпе, то ускоряясь, то замедляясь. Газ – тормоз, газ – тормоз. Итальянская машина, возможно, и поняла бы такие колебания души, но для обстоятельного немецкого «порше» это серьезное испытание. Как бы не пришлось потом обращаться в мастерскую.

С одной стороны, не терпится поскорее попасть домой и узнать, что стряслось с Кью-Джо. С другой стороны, хочется дрейфовать медленными кругами, чтобы эмоциональные волны, поднятые Ларри Даймондом, снова и снова накатывали на сердце. Эти волны несут новые страхи и надежды, от них по телу гуляет странная щекотка, и вы продолжаете в рваном темпе: газ – тормоз, газ – тормоз. И думаете: «Будь отец нашей нации небрежным курильщиком, мог ли он случайно поджечь свои зубы?»

– Кью-Джо! Эй, Кью-Джо!

Не дождавшись ответа, вы отпираете дверь и заходите в ее квартиру. Сразу видно: кто-то здесь побывал. Всюду беспорядок, хотя и не такой безнадежный, как бывает после визита полиции или воров. Вы осторожно ходите из комнаты в комнату, по позвоночнику вверх-вниз ползет тревога.

– Кью-Джо!

Никто не отзывается. Квартира пуста.

Вы пытаетесь найти доказательства, что Кью-Джо заходила хотя бы на время. Ее цветастой шали в шкафу нет, сумки тоже нигде не видно. Не заметно ни свежекупленных продуктов (она редко приходит домой, не купив что-нибудь поесть), ни изменений в разложенных на столе картах Таро. Вы торопливо перебираете колоду и находите подделанную карту. Надо было спросить о ней Ларри Даймонда. Вы много о чем забыли его спросить.

Собрав с пола рассыпанные стебли сухого шпорника, вы вставляете их обратно в дешевую вазу рядом с диваном – и тут замечаете, что с телефона снята трубка. Тревога начинает ползать быстрее, хотя трубку, судя по всему, сбили случайно. Вы кладете ее на место и спешите в свою квартиру.

Здесь тоже кто-то побывал!

Доу-Джонс и Господи Иисусе! Вы в ужасе кидаетесь назад, в коридор, – и в дверях внезапно понимаете, в чем дело. Личность взломщика можно установить не столько по опрокинутой фруктовой вазе, вокруг которой рассыпаны кусочки яблока и апельсиновые корки, сколько по распахнутой дверце морозилки. Да, все ясно. Логика проста. В свое время в морозилке хранился запас бананового эскимо.

Разложив в ванной промокшие туфли, развесив плащ, убрав беспорядок, который оставил Андрэ, проверив автоответчик и наполнив бокал белым вином, вы в изнеможении садитесь на кровать. И думаете: что же дальше?

Три сообщения из четырех оставил, разумеется, Белфорд – он все это время метался по долине Напа, от одного дегустационного зала к другому, пытаясь настичь французского посланника, но тот все время опережал его на один шаг. Любимый высказывает предположение: вы не подходите к телефону и не оставляете сообщений на гостиничном автоответчике, потому что неустанно и, увы, безуспешно колесите по городу в поисках Андрэ. Он преисполнен благодарности за столь похвальное упорство и еще раз просит прощения, ибо давеча был чудовищно невосприимчив к ежемесячным физиолого-психологическим проявлениям женской слабости. Или что-то в этом роде, на языке бывшего дровосека..

О боже! Тоже мне любовник. Даже не помнит, что критические дни у его подруги были неделю назад.

Четвертое сообщение началось словами: «Привет, Пипи! Вчера зажигал в «Женском луче», такой класс! Почему ты не…» В этом месте вы нажали кнопку.

Ну хорошо. Отпейте вина. Расстегните платье (которое жмет в заднице). Соберитесь с мыслями (желательно без помощи деревянных жевалок Джорджа Вашингтона). И взвесьте все варианты.

Во-первых, надо съездить к Белфорду и посмотреть, нет ли там Андрэ. Хотя надежды мало: если бы маленький негодник нашел то, что искал, в квартире хозяина, он бы не полез к вам или Кью-Джо. Андрэ вообще вас недолюбливает – наверное, чувствует, что вы видите его насквозь и не верите басням о перерождении. Трудно предположить, куда эта тварь направится, что выберет объектом следующего налета. Теперь, когда дождик состриг серые патлы, обезьяна может рыскать повсюду без преград. По крайней мере следует позвонить Белфорду и сообщить, что его любимый зверь по-прежнему жив, здоров и вороват. Хотя, с другой стороны, Белфорд, получив такое известие, наверняка вылетит в Сиэтл ближайшим рейсом, что вам, по правде говоря, не очень-то улыбается.

Что касается Кью-Джо, то тут вообще сплошные неясности. Предположим, что в ее исчезновении все же замешан Ларри Даймонд. Тогда выходит, что он гораздо более опасный и злокозненный психопат, чем вы думали. Но если Даймонд невиновен, в чем на протяжении последнего часа вы медленно и неохотно убеждаетесь все сильнее, то он остается последним, кто видел Кью-Джо перед тем, как ее тело, в количестве трехсот фунтов, растаяло в воздухе, а следовательно, его показания могут оказаться весьма полезными, особенно если принять в расчет вашу карьеру, которую с его помощью, возможно, удастся сохранить. Итак, вопрос: полезен Даймонд или опасен? Или одновременно и то, и другое?