Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку

– Да уж действительно. А в знак признательности, я надеюсь, ты тоже когда-нибудь проявишь доброту и расскажешь, за каким чертом у тебя в багажнике сидит макака?

С этими словами Даймонд выпрямляется, царапает вас колючим взглядом и ковыляет прочь.

Вы открываете багажник, бормоча нечто напоминающее молитву – боже, только бы Андрэ не задохнулся! (подробность, о которой следовало бы подумать раньше), – и сразу же вспоминаете Мону Лизу. Подобно знаменитой натурщице Леонардо, Андрэ умудряется придать лицу выражение насмешливого любопытства даже при отсутствии бровей. Некоторым горе-актерам, для которых брови являются инструментом и зеркалом всех эмоций, не помешало бы поучиться экспрессии у безбровой Моны Лизы или у безбровой макаки.

Приоденьте Андрэ во флорентийскую тунику, выпрямите ему мех, закройте морду вуалью, посадите на лоджию на фоне выщербленных скал и нескольких миль проселочной дороги – и он легко сойдет за двойника Моны Лизы. Обезьяна обладает не менее богатым и утонченным комплектом безбровых выражений, чуть тронутых… смущением? Или это все же насмешка?… Андрэ сидит в гнездышке, свитом из рваной бумаги и колесных цепей, и взирает на вас так по-человечески проницательно, ожидающе и кротко, что в голову поневоле приходят мысли об итальянской живописи. И об эволюции.

Вы не очень-то жалуете эволюцию, несмотря на бесспорное сходство человека с приматами. Конечно, в теории Дарвина вы не сомневаетесь; даже, помнится, защищали ее, будучи примерной школьницей, в спорах с бабушкой Мати. Старая бабушка не верила в эволюцию. Она верила в буквальное прочтение Книги Бытия. Она вообще мало во что верила, кроме Библии, Имельды Маркос [4]и адобо из осьминога. Бабушка Мати не принимала эволюции даже раньше, живя в Окленде, штат Калифорния, а сейчас, переехав в родную деревню неподалеку от Манилы, и подавно ее отвергает. Вы же, напротив, всегда принимали эволюцию как данность, однако до встречи с Даймондом считали ее пройденным этапом, отработанным механизмом, которому место на свалке. Подобно миллионам самонадеянных шовинистов, вы считали человека венцом творения, апофеозом эволюционного процесса. Поразительная наивность, Гвендолин!

Разве могут люди, с их предрасположенностью к убийству, пыткам, рабству, насилию, каннибализму, мародерству, рекламе, коврам и гольфу, – разве могут они всерьез рассматриваться как успешный результат грандиозного эксперимента длиной в четыре миллиарда лет? Допустим, человечество как биологический вид достигло в своем развитии предела возможного; но это же не значит, что эволюция махнула на нас рукой! У нее в рукаве наверняка припасен какой-нибудь внечеловеческий сценарий дальнейших событий. Мы клеймим варварские и невоздержанные модели поведения как «бесчеловечные», а между тем именно они являются бесспорно и определяюще человеческими, ибо ни одно живое существо не замечено в регулярном отправлении подобных мерзостей. Разумеется, это не отрицает наших относительно редко встречающихся добродетелей и определенных эстетических триумфов, однако если допустить, что за ближайшим поворотом нас не поджидает форма существования, хотя бы на пару делений превосходящая человеческую, то придется сделать неутешительный вывод: у эволюции произошло преждевременное семяизвержение.

Так или иначе похоже, что Андрэ, несмотря на сдержанную задумчивость ренессансной физиономии, перенес заточение с пользой для здоровья. По пути к вашему дому он ведет себя необычно послушно, моторные навыки не нарушены, глаза оживленно сверкают. Теперь остается решить, что с ним делать, пока не вернется Белфорд. С момента вашего последнего визита в туалет прошло много часов, и мочевой пузырь, растревоженный даймондовскими тычками, горит и лопается, как спелая дыня. Конечно, не хочется оставлять Андрэ без присмотра, однако еще меньше хочется брать его с собой в туалет. Ни одна уважающая себя женщина не согласится писать в присутствии обезьяны.

После некоторых раздумий вы берете Андрэ за ошейник и, стиснув коленки, ковыляете в туалет. Там вы сажаете его в ванну, привязываете поводок к водопроводному крану и задергиваете душевую занавеску. Скорей-скорей… Поток начинает струиться еще на подлете задницы к унитазу. Еще чуть-чуть – и было бы поздно! Однако радоваться рано: не успеваете вы сцедить и пригоршни, как Андрэ срывает душевую клеенку, словно это флаг ненавистного тирана, и с обезьяньей непосредственностью оглядывает вас с ног до головы. Вы пытаетесь придержать напор, но боль слишком сильна; остается только покраснеть, отвернуться и продолжать процесс. Андрэ, насколько известно, никогда не встречался с макакой дамского пола, но почему-то вам кажется, что он прекрасно осознает смысл происходящего. Помня об этом, вы воровато-торопливым движением подмахиваетесь салфеткой и, неловко отвернувшись, натягиваете трусики.

Пахнет от вас как от лотка на карнавале крабов и креветок, однако о горячем душе и смене белья говорить не приходится, пока… Пока что? Вы и сами не знаете. Наверное, надо просто сесть и спокойно подумать.

Когда вы отвязываете Андрэ от водопровода, выражение его морды напоминает уже не Мону Лизу, а «Смеющегося кавалера» работы Франса Халса. При желании это даже можно принять за ухмылку. Ларри Даймонд говорил – вы уже не упомните, по какому поводу, – что лягушки обладают необычайно большим мочевым пузырем, хранящим запас воды на тот случай, если придется долго оставаться на суше. Будь человек хоть в этом похож на Номмо, вам не пришлось бы посещать туалет в компании бесстыжего животного.

«И воскишит Нил лягушками, и поднимутся они, и придут в твой дворец, и в спальню твою, и на постель твою, и в дома чиновников твоих, и к народу твоему, и в печи твои, и в квашни твои. И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки».

Так гласит Ветхий Завет, Исход, глава восьмая. Интересно, думаете вы, в каком веке это написано? И какой тут смысл? Сейчас, похоже, все происходит с точностью до наоборот: народы и чиновники воскишают, а численность лягушек уменьшается.

Вы вслух перечитываете последнюю строчку: «И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки». Андрэ внимательно слушает. Он привязан к радиатору в гостиной (хоть какая-то польза от старой системы отопления) и забавляется буханкой ржаного хлеба. Макака предпочла бы хлеб с изюмом, но такого хлеба у вас нет, а потакать вкусам животного уже надоело.

– Не понимаю я библейского языка, Андрэ, – жалуетесь вы. – По крайней мере Ларри Даймонд не врал, когда говорил, что Египет был захвачен лягушками. Хотя лучше бы он врал. А если все остальное тоже правда? Давай-ка еще почитаем!