Тибор Фишер - Коллекционная вещь

Тут входит врач «скорой помощи». Входит, поскальзывается на залитом кровью полу, падает, ударяется головой о дверной косяк и вырубается. Не успевает войти второй врач, как второй наркоделец наносит ему страшный удар замороженной игуаной – врача он принял за еще одного переодетого наркодельца, который пришел взять со Смака мзду; принял потому, что Смак, которого несколько раз довольно сильно избивали, пришел в себя и бросился к двери. А может, он просто решил деру дать; ему так не терпелось поскорей покинуть помещение, что он пулей вылетел за дверь и, перебегая через дорогу, угодил под автобус.

Очнулась я только через два дня, в больнице. Смотрю, передо мной медсестра, а за ней целый выводок фараонов. Сестра вручает мне приз. «Это, – говорит, – вам от сотрудников больницы. Присуждается приз каждый год самому нестандартному пациенту». Обычно награды у них удостаивался тот, кому в задний проход выдра залезет или у кого член в пылесос засосет, но, хотя сейчас еще только август был, да и с передозировкой к ним попадали многие, они сочли, что награда досталась мне по праву – уж больно им мой рассказ понравился.

И тут до меня вдруг дошло, что отсутствовала-то я целых два дня. Два самых жарких дня в году, как потом выяснилось. Вспоминаю про «тюрьму», бегу из больницы и кое-как добираюсь до дому. Смотрю: одна из «тюрем» перекочевала за это время из одного конца комнаты в другой – это Электрик пытался наружу выбраться. Бедолага отдал концы, и теперь ему предстояло уже у небесной повелительницы в ногах валяться. Что же до сотрудника муниципалитета, то этот привык без дела лежать, а потому еще дышал, хоть и находился в коматозном состоянии.

– Повезло ему.

– Ага. А может, он остался жив потому, что перед уходом к Смаку я ему выпить дала. «Ну и жарища!» – только и успел пролепетать он, прежде чем я умчалась в аэропорт. Естественно, я чувствовала себя виноватой, но, с другой стороны, кто не рискует, тот не пьет шампанское, верно? Мне всегда хотелось в Америку, и все бы обошлось, если б не брат моего Электрика, Лэл этот, – чувство юмора у него напрочь отсутствует. Стоило как-то раз двум-трем семилетним сосункам напасть на улице на Электрика, как Лэл начал в отместку все подряд полицейские машины вскрывать. Близких отношений у него с братом, насколько я знаю, не было, но ему не хотелось, чтобы ребята в пабе шептались у него за спиной: «Слыхал? Братан-то его в коробке из-под торта Богу душу отдал».

– Ты еще какое-то имя упомянула. Самогонщик, кажется?

– Лучше не спрашивай. Это уже в Америке было. Не будем о грустном.

– Тебе надо книгу написать.

– Кто ж мне поверит?

Звонок в дверь. Никки отсутствует – качается на трапеции. Роза дома, в делах. Это Табата. Привыкнув за последнее время к самым большим неожиданностям, Роза впускает Табату с таким видом, будто ждет ее уже очень давно.

– Странно, что вы сразу же не позвонили в полицию, – говорит Роза.

– Собиралась. Что с вашей дверью? С молоком, без сахара. Спасибо.

– Как же вы выбрались из колодца?

– Пыталась вылезти, прижимаясь к стенкам спиной, упираясь ногами и подтягиваясь на локтях, но из-за слабого пресса у меня сначала ничего не выходило, однако я не пала духом, и дело постепенно пошло на лад.

– С каждым днем у вас получалось все лучше и лучше?

– Я бы этого не сказала. Больше всего от этой гимнастики пострадало мое платье. В конце концов я все же выбралась наружу, и, если б в коттедже был телефон, я, наверное, действительно прибегла бы к помощи парней в голубой форме, однако пока я добиралась до телефона-автомата, я немного успокоилась. Во-первых, я поняла, что, сидя в колодце, я сильно похудела; кроме того, мне пришло в голову, что у вас и в самом деле имелись некоторые основания меня изолировать; какой смысл в моей профессии, если я не могу оказать реальную помощь? В конечном счете вы же не виноваты, что вам захотелось меня украсть.

В ушах у Табаты агатовые серьги, они напоминают ворчливого старичка, который брюзжит, что надо бы сменить вывеску на его пивной, где пиво отвратительное, разбавленное и где все хозяина ненавидят. Табата ничего этого не знает; такое не может прийти ей в голову.

– Вас никто не искал?

– Нет. Даже обидно. Собираешься на семинар, а попадаешь на две недели на дно колодца. Возвращаешься домой – и обнаруживаешь лишь пару квитанций да несколько сообщений на автоответчике: звонившие вежливо интересуются последним номером журнала. Даже комнатные цветы вполне сносно перенесли мое отсутствие. Все сочли, что я либо уехала по делам, либо устроила себе незапланированный отпуск.

– Я законченная неудачница, – признается Роза.

– На законченную вы не тянете. Послушайте, я хочу пригласить вас на вечеринку. Мы вас пристроим. Несправедливо, что такая хорошенькая молодая женщина, как вы, и не пристроена. – Табата берет со стола банку маринованной свеклы и пытается отвернуть крышку.

– «Пристроиться», как вы выражаетесь, я могу и сама – за пять минут. Для этого достаточно выйти на улицу и остановить первого встречного самца. Вот только самец мне не нужен. Хотелось бы, чтобы это было существо на двух ногах, а не на четырех.

– Вечеринка – это именно то, что надо. Мужчинам мы скажем, что будет очень много женщин, мы пригласим как можно больше незнакомых людей. Чем больше, тем лучше.

– И почему я так устроена? – недоумевает Роза. – Почему я не могу быть просто шлюхой?

Они выпивают по второй чашке чая.

– Доверьтесь мне, – заверяет Розу Табата. – Зачем жить на этом свете, если мы не в состоянии помочь друг другу? – Она доедает ореховый торт, и Роза провожает ее до двери. Снаружи обильно мочится какой-то тип в бейсбольной кепке. Он застегивает штаны, передергивается и вынимает нож. Ограбление.

– Я вполне вас понимаю, – говорит Табата. – Но я не могу отдать вам деньги, потому что вы сделаетесь преступником и это будет на моей совести.

Кепка выхватывает у Табаты из рук сумку.

– Предупреждаю вас, – говорит Табата, – у меня прекрасная память. Если вы немедленно не вернете мне мою сумку, я опишу вас полиции во всех подробностях.

Кепка неторопливо уходит, рыгая и копаясь в сумке Табаты. На асфальт падают патрончики помады, тюбики с пудрой.

– И все это наших рук дело, – вздыхает Табата.

– Не понимаю, отчего люди хотят разбогатеть. Отчего сходят с ума из-за денег, остается для меня загадкой, – говорит Мариус, так нежно улыбаясь Розе, словно он все еще надеется, что она по-прежнему считает его своим добрым дядюшкой. – Детоубийцы. Детоубийцы. Им все помогают, их все жалеют. Этим подонкам хотят угодить тысячи людей, их слушают, за них переживают. Им сочувствуют. Но если вы богаты, если трудитесь людям во благо, если владеете компаниями, которые помогают людям улучшить свою жизнь, – вас ненавидят все. Ночи не спят – думают, как бы вас ограбить либо выкрасть из дома вас или членов вашей семьи. Если б вы знали, как утомительно ни на минуту не сводить глаз со своих денег!