Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

Я вдруг вспомнил, как вычислил его главное призвание в жизни – быть мясником.

– Но, Слава, – Вика присела на краешек моей шелковой простыни. Только теперь она была однотонно коричневого цвета. Вика все предусмотрела. Павлинам, видимо, пришлось от меня натерпеться. – Слава, послушай меня. Люциан прав, ты действительно неплохо писал. Может, это и есть твой шанс? А если получится? Ведь писательское ремесло в любом случае лучше. Тебе стоит реже бывать на людях. Они тебе не нужны. Они вытягивают из тебя всю энергию. Они тебя подавляют. Ты теряешься в них и теряешь себя. А один на один с бумагой… Бумага не предаст и вытерпит все. Даже виски. Подумай, Слава. А я тебе помогу. Я создам все условия. Впрочем, они у нас и так неплохие.

– Вика… – Я осторожно взял ее за руку.

Мне так хотелось сказать, что я не умею писать, что я не писатель, и вообще на сегодняшний день никто. Что, может быть, стоит разыскать ее настоящего мужа. Вдруг она еще его любит. Но я сказал совершенно другое, так же осторожно, как фарфоровую статуэтку, держа в своих ладонях руку Вики.

– Вика, я так тебе за все благодарен, ты так много для меня делаешь, но…

– Но ты меня не любишь. – Вика усмехнулась. Так же бесстрастно и однотонно. – Но мне это и не нужно.

– Нет, Вика, я просто хотел понять, зачем? Тем более, если тебе это не нужно, и мне тоже.

Вика резко встала, поправила волосы. Затянула потуже пояс на атласном халате с павлинами.

– Люциан принес кучу книг, сценариев, – холодно сказала она. И я поежился. – Даже есть одно пособие, как надо писать сценарии. Почитай, может, пригодится. Но я думаю, тебе это изучать не обязательно. У тебя и без того все получится. Спокойной ночи.

Все-таки как жена она бесценна. Столько внимания, прощения и силы. Только почему-то после ее ухода в комнате становилось холоднее и холоднее, все время хотелось укрыться пледом.

Я закутался в пушистый желтым плед и стал похож на цыпленка. Все же Вика умела придать столько уверенности в своих силах, что начинало казаться – у меня действительно все получится. И я принялся за чтение литературы. С особенной жадностью схватился за брошюрку, рассказывающую как писать сценарии. Там было все четко и ясно изложено, словно я изучал подробную схему, как смастерить стул, чтобы тот не развалился.

А под утро, которое я узнал лишь по стуку лифта и топоту прохожих за окном, я даже попробовал что-то написать. У меня не получилось. Вот стул бы я смастерил запросто. Но я все равно уснул со спокойной совестью. Я сделал все, что доступно парню из лесного поселка, леснику по имени Даня…

– Пишешь? – нетерпеливо спросила меня телефонная трубка голосом Лютика.

– Творю, – важно ответил я, пошелестел перед трубкой бумагой и стукнул по столу ручкой.

Трубка затаила дыхание в уважительном молчании. Осторожно я повесил ее на рычаг и опять уснул как убитый.

Хорошенько выспавшись, я стал лихорадочно соображать, что же мне делать дальше, как выкрутиться из такого неприятного казуса. Проще всего было отказаться от роли, но отказаться я уже не мог. Во мне прочно укоренился Ростик. И он не хотел терять ни хорошую роль, ни творческие заслуги, которым Лютик легко может наступить на горло своим остроносым ботинком. Конечно, можно еще раз попробовать закутаться в желтый плед и притвориться цыпленком. Но это бесполезно. Кроме цыплячьих каракуль на бумаге ничего не получится. К тому же, если честно, хотя сюжет был хороший, он не настолько увлекал меня, чтобы в глубине души проснулась хоть капелька вдохновения. Вот если бы написать о лесном боге!

Я встряхнул головой и даже опрокинул стакан минеральной воды себе на голову. О чем это я?… Оставалось самое простое – напиться и протянуть кое-как один день. Но мне так не хотелось обижать Вику. И хотя мы совсем не любили друг друга, не хотелось причинять ей боль и прочие бытовые неприятности. Я даже стал подумывать, что, может быть, такой брак, как у нас, под одной крышей, с уважением друг к другу, и есть идеальный брак. И может, нам это удастся доказать всему миру. Правда, в этой теории было одно упущение – куда девать любовь?

Но я вспомнил о Любаше, Бине, Лиде, Рите… В ближайшее время мне о любви совсем не хотелось думать. Но хотелось ли об этом думать моей жене? Значит, она в любой момент может меня бросить. И я поймал себя на мысли, что уже не делаю оговорку – жене Ростика. Вика как-то незаметно, ненавязчиво, гармонично становилась моей.

Я послонялся из угла в угол. Писателя из меня не получилось. Это оказалось сложнее, чем стать артистом. В писательском деле рожа не требуется, требуется голова. И все же… Слова Вики не давали мне покоя. А ведь в принципе она права. Исписанные листы бумаги, дождь за окном, голуби постукивают клювом по подоконнику. Прямо как у меня в Сосновке – дятлы. Ветер разгоняет пожелтевшую листву, дворник шуршит метлой. Они работают в одной команде. И полное, бесконечное, такое пьянящее одиночество. Разве это не счастье?… Я приблизился к книжному шкафу и вытащил наугад толстую книжку. «Сто лет одиночества». Какое красивое название. Пожалуй, автору можно было больше ничего не придумывать. Сто лет одиночества. И больше ничего. Я стал читать. Я уже не искал выход. За меня его находил и тут же терял писатель Маркес. Мой выход нашелся неожиданно сам.

Раздался настолько слабый, робкий, тихий звонок в дверь, что я даже подумал, что ослышался. И встряхнул головой. Может, это Маркес подает сигнал, что пора прекращать его изучение. Но звонок повторился. Он звучал еще слабее и тише. Так могут звонить только нищие и влюбленные. Ни тех ни других я не ждал. И все же лениво направился к выходу. Я не знал, что так звонить могут еще студенты.

На пороге стоял высокий, сутулый, очень худой парень в очках. И виновато смотрел на меня. У него было очень грустное и очень обаятельное лицо.

– Здравствуйте, я студент первого курса сценарного отделения, – стал извиняться он, и я не понимал, почему начинающие все время чувствуют себя в долгу перед великими. И те, в свою очередь, позволяют и даже поощряют подобное к себе отношение. Ведь пройдут годы, и все может случиться наоборот. Старый и немощный великий может прийти на поклон к полному сил парню, который когда-то был студентом.

– Здравствуйте, – я широко улыбнулся и распахнул перед ним дверь. – Всегда рад познакомиться с юными талантами. – Похоже, я уже видел себя старым и немощным и на всякий случай заручался поддержкой на годы вперед.

– Ну что вы. – Он покраснел, и его очки блеснули.

Мы прошли в комнату. Я изо всех сил старался изобразить гостеприимного хозяина. Впрочем, я был искренен в своем отношении к парню. Мне он сразу понравился. И его стоптанные ботинки, и его клетчатая выцветшая рубаха, и его совершенно новенькая кожаная куртка, которую наверняка подарили родители в честь поступления сына.