Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

Лесник направился прямиком ко мне. Я поднялся с земли и отряхнул грязные колени, к которым прилипли мокрые листья и ветки. Я поднял медленно голову. И машинально протянул руку для приветствия. И встретился с ним глазами.

Не знаю, сколько так мы стояли, рука в руке, застыв в немом молчании. Я уже знал, кто предстанет предо мной, если у него сбрить бороду, остричь наголо, одеть в дорогой костюм и широкополую шляпу. Передо мной стоял не кто иной, как Ростик. Хотя теперь даже мне стоит больших трудов его так назвать – Ростик. Поскольку он был вылитый я, только в прошлом.

– Здравствуйте, – спокойно, слишком спокойно сказал он. Его напряжение выдавали лишь глаза, так похожие на мои.

– Здравствуйте, – так же спокойно ответил я. И напряжение в моих глазах достигало самого высокого накала.

Пожалуй, мы оба не знали, что делать. Либо поколотить друг друга. За прошлое. Либо броситься друг другу в объятия. За прошлое. И оба думали, что станет теперь с нашим настоящим.

К вечеру похолодало. Начинались первые заморозки. Но температура вокруг нас достигла такого высокого градуса, что казалось, на деревьях набухнут почки. Шумел лес, пронзительно гудел ветер, и громко кричали птицы. Но тишина вокруг нас оглушала.

И вдруг ее вдребезги разбил звонкий голос.

– Даник! – раздалось из сторожки. И мы одновременно обернулись. С крыльца легко и весело, вприпрыжку сбегала конопатая девчонка.

– Даничек! – Она мигом очутилась возле нас. И не мне, настоящему Данику, бросилась на шею. Она со всей силы обняла Ростика. И поцеловала его в ухо.

Он не выдержал и тепло улыбнулся, как улыбаются детям и любимым женщинам.

– Познакомьтесь, – это моя жена. – Хорошо поставленный голос Ростика был уверен и тверд. Он чувствовал, как крепнут его позиции. Он был на своей территории.

Передо мной стояла Валька. Она ничуть не изменилась за это время. Те же веснушки на курносом носу, и те же ссадины на острых коленках. Тот же простенький сарафан, поверх которого наброшена фуфайка.

Валька наконец-то удостоила меня внимательным взглядом. В глазах Ростика появилось подобие страха, в моих – подобие надежды. И страх, и надежда были мгновенно разбиты.

– Не может быть! – защебетала Валька. – Этого не может быть! Вы же Ростислав Неглинов! Как здорово! Я обожаю ваши фильмы! И даже ваш плакат у меня висит над кроватью. Мой муж даже немножечко к вам ревнует, – кокетливо добавила она.

Похоже, в их семье я уже стал предметом для шуток. И мне так хотелось бросить ей в лицо, что она живет с Неглиновым, а не с плакатом. И счастливо ли?

Они стояли в обнимку передо мной, их лица откровенно сияли. Конечно, счастливо. И что-то заставило меня промолчать. Пока промолчать.

Чижик не отходил от меня. Лизал мои руки и преданно заглядывал в глаза. Я только сейчас заметил, что у моей собаки совсем другие глаза.

– Удивительно, – сказала Валька. – Вы – первый человек, от кого он ни на шаг не отходит. Чижик вообще все время лежит, такой грустный-грустный. Словно все время кого-то ждет. Просто невероятно, что он так ожил. Даже к Данику он не настолько привязан. Вы знаете, Даник однажды сбежал из поселка, а потом вернулся. И все, все его простили. Только не Чижик. Он даже поначалу на него бросался. Неужели собаки не умеют прощать?

Умеют, еще как умеют, подумал я.

Валька ласково погладила Чижика, но он на нее не обращал никакого внимания. Он преданно смотрел на меня. И я не узнавал его глаза. Словно в них застыла ночь, в которую он ушел от меня навсегда.

– Так жалко Чижика, – вздохнула Валька, отвечая на мой немой вопрос. – Он ведь почти ослеп. Он очень долго жил в лесу, совсем одичал. Нелегко ему было без Даника. Впрочем, теперь не так уж легко и с ним. К тому же он совсем старенький.

Я осторожно взял Чижика на руки. И мы вошли в дом.

Я огляделся. Это был мой дом. Здесь ничего не изменилось с момента моего побега. Я сел на старенький диван, он жалобно скрипнул. Это мой диван. И мое окно. И мои простенькие гипюровые занавески. И даже мой чайник в мелкий горошек, который бодро пыхтел на плите. И даже запах – зимних яблок и сушеных трав. Здесь все было моим. И все-таки я оставался чужим в этом доме. Вещи меня помнили. И только. Теперь они принадлежали другим хозяевам и, пожалуй, не жалели об этом.

Чужим здесь был, пожалуй, только плакат с моим нынешним изображением. А недалеко от моей суперменской физиономии висел маленький снимок. Я подошел вплотную к стене, чтобы получше его разглядеть. И даже не удивился. Это была фотография Марианны Кирилловны. Мне костюмерша никогда не дарила своих фоток. Этот снимок принадлежал Ростику. И я все понял.

Они были хорошо знакомы. И, возможно, там, в душном неврастеничном городе, она подолгу ему рассказывала о другом, совершенно другом мире. Где шумят вековые сосны, где в печке весело трещат дрова, где грибы маринуют в кадушках вместе с иголками и осенними листьями. Где свободными и счастливыми могут стать не только птицы. И Ростик не смог устоять перед моим свободным и счастливым миром. Как я когда-то не устоял перед его. Странным образом, сама того не подозревая и не желая, Марианна Кирилловна сумела перемешать наши судьбы, как колоду карт, запутать их, переставить местами. И нам лишь осталось все это оформить.

Я резко оглянулся. Ростик, как и я, неотрывно смотрел на фотографию костюмерши. И возможно, в очередной раз ее благодарил.

– Сейчас будем пить чай! – торжественно объявила Валька, разливая заварку с душистым чаем по моим синим чашкам.

– Может быть, вы хотите что-нибудь покрепче? – наконец подал голос Ростик и внимательно на меня посмотрел.

– Нет, не хочу, эти привычки остались в недавнем прошлом.

Он задумчиво кивнул. Он прекрасно понимал, через что я прошел. Я прекрасно понимал, через что прошел он.

– Ой, вам, наверно, показалось, что мы живем слишком просто, – тараторила Валька. – Я так просила Данечку сменить мебель. Купить что-нибудь посовременнее. Но он наотрез отказался. Он типичный аскет! Впрочем, пусть будет так, как он хочет, мне даже нравится.

Я вспомнил квартиру Ростика. Дорогая импортная мебель, встроенные шкафы, подвесные потолки, джакузи.

– Наверно, столичные артисты не привыкли к простоте? – не унималась Валька. – Там, говорят, дажа… дажакузи есть, – наконец она с трудом выдавила это слово. – Я до сих пор плохо понимаю, что это такое.

Она повернулась к мужу, словно за помощью. Тот в ответ только пожал плечами. Оказывается, этот лицемер, который не раз нежил свое холеное тело в блестящей ванне с гидромассажем, тоже не понимал. Он старательно делал вид, что кроме деревенской бани и березового веника других удовольствий не знал. Пришлось мне объяснять, что такое джакузи.