Роберт Фленаган - Черви

— А ну, выходи! Быстро! Быстро! Бегом!

Адамчик попытался подняться, но не смог. Что-то мешало ему, давило, сжимало с боков. Он попытался вздох-путь поглубже, сбросить эту непонятную тяжесть. Но она все давила, шевелилась, как будто бы жила своей непонятной жизнью. Какое-то странное внутреннее движение, явное и в то же время неясное, как легкий зуд. Все его телесные входы — глаза, уши, рот, нос, даже там, ниже пояса, — все как бы вдруг открылись, разверзлись, зудели. И внутри, там, глубоко в теле, тоже что-то двигалось, шевелилось. Вроде бы пыталось выбраться наружу, вылезти из телесной оболочки. Неожиданно он понял, что все это значит. Страх будто взорвал его изнутри. Он попытался вскочить на ноги, разорвать все эти путы, что как струны прошивали его насквозь, связывали по рукам и ногам, мешали пошевельнуться. Но не смог. Нечем было дышать, сверху все заливала какая-то зловонная масса, как грязь, не было воздуха, в легких уже ничего не оставалось. Он рванулся еще раз, другой. И вдруг застыл. Ослаб, сжался. Попытался как бы вновь вернуться в свою оболочку, в свое тело, отказаться от воздуха, потихоньку, весь как бы превратившись в что-то крошечное, беленькое, мягкое, в этакого крошечного червячка, залезть в свое тело, прогрызть крошечную дырочку, ход через собственный глаз. Совсем не хотелось выползать наружу. Только бы спрятаться, скрыться, стать незаметным. Ему казалось, что он ползет через чьи-то тела — мягкие и податливые, как зернышки вареного ряса. Забраться бы поглубже, спрятаться за ними — так будет лучше, спокойнее, безопаснее. Белый червячок в податливой, уже расползающейся ткани собственного тела.

— Кому говорят, выходи! Эй, вы там! Быстро! Выходи! Выходи!

Он дернулся, просыпаясь, ударился головой обо что-то твердое. В голове загудело, в желудке замутило, к глазам подступили непрошеные слезы. Он сидел на цементном полу, спиной к такой же цементной стене. Попытался подняться, встал на колено. На второе.

— А ну, выходи! Быстро! Быстро! Эй, ты, рыжая башка! Тряси своей морковкой! Давай, давай! Ждешь, пока под свой тощий зад пинка получишь? Дождешься!

Адамчик вскочил. В животе еще мутило, но он побежал вместе с другими, толкаясь, распихивая локтями, через широкую раздвижную дверь. Выскочив наружу, он, перепрыгивая через железные ступени, помчался по бетонной дорожке к строившемуся взводу. Быстро нашел свое место в строю и замер по стойке «смирно».

Первый день в казарме — и уже ухитрился заснуть на занятии. Вот уж дурак так дурак. Клейма ставить негде. Нет, так не годится. Надо быть повнимательнее. Надо заставить себя. Но ведь в помещении было так душно. От сбившихся в кучу тел, горячих, вспотевших, буквально дышать было печем. И зачем только запихивать столько людей вместе? Тут не то что слушать, вздохнуть невозможно.

На какое-то мгновение к нему пришло то ощущение, которое было во сне, и его опять замутило. Он даже не понимал, что это было за чувство — страх, ужас, паника. Ощущение это все еще сидело где-то внутри, и от него невозможно было избавиться.

Адамчик стоял не шевелясь. Высокий, худощавый парень в серых джинсах и белой рубашке без рукавов, которую всего лишь вчера он погладил дома, готовясь к отправке. Рядом в строю стояли другие парни, одетые во что попало, прямо радуга из штатских рубашек, ковбоек, теннисок, джинсов, шорт. Строй был неровный. Вытянувшиеся неподвижно фигуры поражали своей неестественностью, напряжением — какая-то карикатура на военный строй.

Новобранцы молча стояли под палящими лучами раскаленного добела южнокаролинского солнца. По одну сторону от строя находилось красное кирпичное здание, откуда они только что выскочили, по другую — обсаженная пальмами дорога. А прямо впереди на зеленой траве был установлен большой щит, и на нем красочная вербовочная афиша корпуса морской пехоты Соединенных Штатов: два милых, широко улыбающихся лица, рядовые — парень и девушка, оба в парадной форме. Они застыли в трогательном порыве — гордо поднятые головы, лица, озаренные лучами солнца. Они в церкви. В военной капелле базы морской пехоты…

Вдруг слева скрипнула дверь. Кто-то выходил из казармы. Лица солдат и их тела стали еще напряженнее. По ступеням лестницы спускался штаб-сержант. Он был невысок ростом, слегка коротковат в ногах, но с широкими плечами и крепкой, коротко посаженной шеей. Медленно подошел к строю, остановился. Луч солнца попал на начищенную до блеска бляху, сверкнул ярким бликом. Кто-то в заднем ряду не выдержал, переступил с ноги на ногу. Кто-то кашлянул. Сержант молча и неодобрительно повел головой. Строй замер.

— Я штаб-сержант Магвайр. Ваш взводный сержант-инструктор. — Он замолчал, прошелся вдоль строя, заложив руки за спину, и снова заговорил, выбрасывая слова в такт своей спокойной, размеренной походке: — В моем распоряжении всего двенадцать недель. Ровно двенадцать, ни одной больше. И за это время я должен выяснить, у кого из вас, кисоньки-кошечки, за душой есть то, что нужно, чтобы стать настоящим морским пехотинцем. Для этого, черви вы поганые, мне, наверно, придется потрясти вас как следует. Так, чтобы у вас в паху шарики застучали. Будьте уверены, я это сделаю. Сделаю обязательно! А кому будет не по нутру, кто вздумает скулить, пусть сразу сам сматывается. Как дерьмо в консервной банке! К чертям собачьим! Сам не захочет, получит под зад! Да так, что на всю жизнь запомнит!

«Ну, я-то выдержу», — подумал Адамчик. Однако какой-то страх все больше стискивал его сердце. Ему казалось, будто сержант обращается только к нему, видит только его и грозит тоже только ему. Стараясь успокоить себя, он клялся в душе, что не струсит, не поддастся, что бы не случилось, как бы ни было трудно. Он будет стараться изо всех сил, будет молить бога, но выдержит обязательно.

— Есть тут такие, — неожиданно спросил сержант, — что уверены, что из них получится настоящий морской пехотинец? А?

— Так точно, сэр, — закричали в строю.

— Но, но! — оборвал их Магвайр. — У меня свои методы! — Он вдруг набрал полные легкие воздуха, так что воротник рубашки даже врезался в шею. Мясистое лицо покраснело, глаза полезли из орбит. — Когда я спрашиваю, — заорал он так, что все разом снова вытянулись, — я привык получать настоящий ответ. Ясненько? Так вот я повторяю: есть ли тут такие, что уверены?

— Так точно, сэр!

— Ишь ты, какие! А я говорю, что у вас, черви поганые, кишка тонка. И в груди не меха, а тряпки гнилые. Ничего. Это мы поправим. Нас для этого и поставили, чтобы сделать из вас людей. А ну… всем лечь на землю! Быстро брюхо вниз! Живо, будьте вы прокляты, скоты. На брюхо!