Марина Соколова - Убийство матери

Однажды ночью Анжелика проснулась от чужих взглядов. Она осторожно перешагнула через своих. Все спали, и никто на неё не смотрел. Анжелика вышла из палатки под взгляды африканских звёзд. Они висели прямо над головой. Анжелика пригнулась, чтобы не задеть. Ей очень хотелось их потрогать. Без колебаний подняла руку и погладила шершавую поверхность. Она оказалась горячей, и Анжелика отдёрнула руку. Звёзды больше на неё не смотрели. Теперь они смотрелись в море. Анжелика побоялась спугнуть звёзды и не стала трогать море. Она села на песок и сочинила стихи:

Здесь можно поставить точку. А можно и три точки… Главное: в Алжире нет и не может быть идеального счастья. Алжирские воспоминания Анжелика аккуратно уложила на ближайшую полочку. От Алжира остались стихи, фотопамять, любовь Аладдина, страсть Омара, ковровый павлин, книги и словари. Всё остальное вытеснила русская жизнь. Но она наступила не сразу. По возвращении была только обида. Анжелика долго её выплакивала маме в жилетку. Выплакала – и пошла на распределение. Она шла мимо двух француженок. Француженки были по обмену опытом. Одну звали, как это ни удивительно, мадам Бовари. А другую, как это ни удивительно, звали просто Шанель. Мадам Бовари так звали, потому что она была замужем за Бовари. А Шанель представилась, как просто Шанель. Для Анжелики они были частицами Франции. В институте она любила Францию, как любят артистов. Франция – это много любви. Это музыка речи, памятники, песни, картины, книги, знаменитости. В мадам Бовари было много любви. Она обдавала брызгами неистощимой энергии, шуршала юбками. Сверкала коленками, когда ставила ногу на стул, объясняя импрессионистов. Очаровывала мелодией языка и соблазняла посольскими фильмами. Талантливо расточала улыбки в деканате и гениально гневалась на нерадивых студентов. Шанель удручала серостью речи и внешности. Она непривлекательно жаловалась преподавателям на студентов, а студентам – на преподавателей. Нудно язвила при случае и без повода. Анжелика в последний раз взглянула на чужую французскую жизнь и пошла на распределение. Там её ждали свои преподаватели. Им осталось ждать студентов всего ничего. Им не простили ни свободы нравов, ни стремления к идеалу, ни потакания студентам, ни интимных отношений с иностранцами, ни походов в посольство, ни пренебрежения общественным долгом, ни высокого человеческого и профессионального уровня. Но больше всего им не простили отъезда за границу студентов и преподавателей. Но у них ещё было немного времени, и они спешили делать благо.

Институтские воспоминания Анжелика положила на верхнюю полочку памяти. И принялась собирать воспоминания о детском доме. Может, этотам началось? Нет, исключено. Там не было ничего французского. Анжелика вступила в новую жизнь, которая не была ни французской, ни алжирской, ни кавказской, ни московской, ни даже подмосковной. Она была героической. Каждый день Анжелика совершала по нескольку подвигов вместе с другими хорошими людьми. Каждый день они кого-то спасали. Спасали детей от самих себя и от других детей. Спасали их от животных и животных от них. Спасали от взрослых, спасали взрослых. Спасали сами себя. Спасали, спасали, спасали… Кого-то спасли, кого-то – нет. Анжелика невесело шутила по поводу медали «За спасение всех». Но в шутке была героическая доля русской жизни. Никто не мог помыслить, что однажды эта доля станет нормой для всех. И тогда все, не выдержав доли, станут плохими и очень плохими. Одни – сразу, другие – постепенно. Тогда уйдёт вера в жизнь и придёт вера в бога. Который будет выборочно спасать. Он не захочет спасти Анжелику. Никто не захочет её спасти. Даже мать, хотя она обязана. И тогда придётся заставить её спасти.

Анжелика вспомнила, как она спасала Олечку. От старшей группы восьмиклассников. Олечка отказалась отдать им свой ужин. И должна была за это поплатиться. Анжелика прятала её до позднего вечера. А потом пошла домой. Взбесившиеся подонки отыскали Олечку и жестоко избили. Они били её головой о стену. На следующий день Олечка по секрету рассказала об этом Анжелике. Которой пришлось думать о своей безопасности. И она промолчала. Это дало ей возможность продолжить службу спасения. Если бы не промолчала, скорее всего, поплатилась бы вместе с Олечкой. В детском доме приходилось рассчитывать только на авторитет педагогов. Анжелика придумала выдать себя за дзюдоистку. Хотя никогда их в глаза не видела. Дети как будто верили, но от старшей группы не спас бы никакой миф. На мифы воспитанники реагировали голым практицизмом. На дзюдо – кулачным боем. Они руководствовались девизом трёх мушкетёров и теорией Дарвина. Их научила не наука и не литература, а жизнь в детском доме. Она сплотила и надоумила. Младшие должны делиться со старшими. Старшие всегда правы, потому что сильнее. Они определяют Закон детского дома, они учат младших. Старшие помогают, бьют, наказывают, награждают, издеваются. Младшие подчиняются, пока не станут старшими. В Законе нашлось место для воспитателей и для директора. Воспитатели и директор не мешают старшим править Закон.

Воспитатели и директор мешали по мере необходимости и по мере сил. Необходимости было много, а сил – мало. У детей был свой Закон, а у государства – свой. Оно выделяло деньги сиротам, обделённым судьбой несчастным детям. Оно учило, одевало, обувало, развлекало, лечило, трудоустраивало, защищало от педагогов. Не давало умереть с голоду ни детям, ни воспитателям. Воспитатели под руководством директора силились навязать свой Закон. Они определяют жизнь детского дома, потому что имеют право. Они сильные, благородные, умные, опытные. Красивые, наконец. Они добрые и щедрые. Строгие и справедливые. Работа и жизнь в детском доме сплотила их и надоумила. Дети не возражали, пока Закон воспитателей им не мешал. Шла героическая борьба между тремя Законами за спиной общества, которое ни о чём не подозревало. На эту героическую жизнь Анжелику обрёк МОСОБЛОНО. По её просьбе, институт отправил документы в ГУНО. А оттуда, вслед за пропиской, они отправились в Московскую область. Там французского языка они не нашли и осели в детском доме. Возражать было бессмысленно: МОСОБЛОНО и ГУНО – не Педагогический институт. Разница заключалась в том, что в МОСОБЛОНО и ГУНО были все начальники, а в институте – трудящиеся. Вслед за документами Анжелика отправилась в Лобню. Против которой она, впрочем, ничего не имела. Потому что Лобня не хуже многих других подмосковных городов. Хотя нет. Разница в том, что там есть детский дом.