Владислав Дорофеев - Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Помнишь, ты говорил, что не веришь в счастье, что на мгновение забудешься и что-то случится и разрушит эту иллюзию. Я тоже боялась этого (да и сейчас порой боюсь), но я уверена, что оно у нас будет, мы же „выбрали путь счастья“, мы еще в начале этого пути. Я поняла, что это такое, когда, „словно выросли крылья“. На следующий день у меня все получалось на работе: я практически самостоятельно обслуживала один небольшой зал в ресторане, разговаривала с посетителями (на немецком, английском, вспомнила даже несколько итальянских слов – была большая группа итальянцев). Я забыла о своей неуверенности, от меня, наверное, исходила какая-то сильная энергия. В этот день мои „коллеги“, разговаривая, почему-то часто брали меня за руку. Впервые рабочий день прошел почти незаметно. А потом я шла по улице и радовалась солнцу, ветру, просто шла и улыбалась всему вокруг. Наверное, так бывает, лишь когда любовь живет в сердце. Неужели мы скоро увидимся.

Хочу рассказать тебе еще немного о Кельне. Мои уличные впечатления говорят о том, что это город несуразных контрастов, часто сочетаний несочетаемого. Здесь молодящиеся старухи – в мини-юбках, загорелые, при полном макияже и маникюре (помню одну такую, в метро: прислонилась к стеклу, задремала, огромный вырез на платье, а кожа на груди – дряблая, собралась складками, как сморщенный осенний лист, но вот она встала, и разгладилась, как по волшебству, кожа, и вроде бы она еще очень ничего); и нарочито небрежные в одежде, часто неухоженные какие-то молодые женщины. Это, конечно, крайние типажи, но таких очень много. Мало мужественных мужчин, хотя встречаются красивые, стильно одетые. Но очень много женоподобных, гермафродитов каких-то.

Однажды, тоже в метро, остановился взгляд на женской заднице в джинсах, округлой такой, подняла глаза – парень. И еще был комичный случай. Спускаюсь по лестнице, в самом центре, навстречу мне – черная юбка, туфли, ноги – какие-то очень грубые, потом вижу такие же необтесанные, в веснушках руки и вдруг – огромные рыжие усы, сквозь которые чуть видна затворнически хитрая улыбка, бесцветные глаза, собранные в хвост волосы. Вот, так и пробежало „оно“ торопливо мимо меня, зацокало каблучками по ступенькам. Я вздрогнула от неожиданности.

Еще о контрастах. Около Кельнского собора есть музей римской истории, и часть его экспонатов (какие-то камни, остатки древних колонн) находятся прямо на улице, около здания. И вот, когда я рано утром иду мимо на работу, то с одной стороны музея, под этими трофеями античности спят на асфальте, в спальниках бомжи.

Странным образом натыкаешься вдруг в этом городе на отдельные куски прошлого, они смотрятся как-то инородно, но никак не отгорожены от современного течения жизни. Так, сохранились остатки средневековых 15 века городских стен, ворот, башен. И можно выйти из метро, подойти к этим коричнево-серым глыбам, коснуться рукой потемневших, изъеденных временем камней. Всегда притягивала меня старина, но не подделка под старину, которая сходна в чем-то с мещанством. Некоторые дома просто насквозь пропитаны его духом: все эти бесконечные цветочки, кренделечки, финтифлюшки (странное слово, впервые вижу его написанным), a la’…

Мне нравятся здесь старинные традиции в ремесленном деле, в профессии. Одна семья имеет уже в третьем поколении пекарню, другая – мастерскую по изготовлению ключей, третья – овощную лавку или ветеринарную практику. Конечно, не все знают эти места (настоящих кельнцев – проживших здесь всю жизнь – всего 20 %). Но, например, Матильда, почти лет сорок прожившая на этой улице с длинным названием (Dreigebirgsallee – ты уже привык писать это слово, правда? А означает оно – аллея трех гор), ходит только в такие лавки, магазины, к таким врачам, она знает историю семей этих людей. И в эти же места ходила много лет назад ее мать. Вообще, получается, что и здесь „места надо знать“.

Удивительные вещи происходят. На следующий день после двух твоих писем я получила еще одно, написанное гораздо раньше, почти месяц назад, с какими-то непонятными штампами. Уже не знаю, что было с ним, но я счастлива, что получила это письмо. Второй день зачитываюсь им. Очень глубокое, тонкое и очень сильное письмо. И теплое. Знаешь, у меня как-то не получается „мудрствовать“, не находятся неожиданные и яркие параллели, ассоциации. Но то, что ты пишешь, находит живой отклик в моей душе, хотя я никогда бы не смогла сказать об этом так. Я всегда мечтала, чтобы в одном мужчине соединились сила ума и чувств, мужественность и творческая, страстная натура. И вот я нашла такого мужчину, и не могла не полюбить его. В тебе, мой милый, гораздо больше прекрасных качеств. И ты открыл много чудных свойств во мне, может быть, они были уже, но зажаты где-то глубоко-глубоко, внутри, ты помог им вырваться на свободу, помог мне стать свободнее внутренне. Да, я, действительно, преодолела многие свои комплексы. Сколько же глупых комплексов у меня было два года назад. С тобой во мне расцвела женщина. Я шла вчера по улице и чувствовала себя самой прекрасной, самой восхитительной женщиной на свете.

Милый мой, пиши мне о больном, о тяжелом, о том, что мучит тебя и терзает душу. Обязательно пиши. И тебе станет легче, я по себе знаю. Я с тобой, я тебя люблю, я обожаю тебя. Я безумно хочу тебя. Я верю и молюсь за тебя.

Твоя девочка».

«Почему я плачу? От радости и восхищения, от любви к моим родителям – моей маме и моему отцу, которого я не знала. Они дарят мне новую надежду».

«8 июля 1996 г. Голос храма сердца моего. Какой же я зануда. О жизни и только о жизни, в которой я ничего не понимаю.

Вчера напряженно думал о своих взаимоотношениях с людьми. Меня постоянно подводят люди, причем не обманывают, а, именно подводят; я рассчитывая на них, ожидаю в итоге от них решения, совета, действия, на которых я основываю свои решения, действия, поведения, позицию. И оказываюсь несостоятельным часто потому, что люди, на которых я опирался, на высказывания и действия которых я опирался, оказались несостоятельными, с меньшей ответственностью и глубиной отнеслись к поставленной перед ними задачей. Они не вышли на ту же глубину ожидания, которую я задал им, они не устремились ко мне навстречу, либо оказались неспособны (что чаще), или не захотели (что, в принципе, также часто). А как же – бескорыстие, альтруизм, родство людей друг другу, вера в ближнего, как в самого себя, человеческое братство?! Все – блеф, романтические сказки, в которые я верил все минувшие годы. Господи! от скольких бед, ошибок и сомнений я бы уберег себя и своих близких, когда бы меньше рассчитывал на людей, более цинично оценивал их возможности и способности.