Владислав Дорофеев - Вещи (сборник)

Ах, читатель, ты продолжаешь ждать действия, ты продолжаешь читать это месиво в надежде встретить положительного героя, в надежде на необыкновенное действие, в попытке увлечься за сюжетом. Ничего ты здесь не найдешь, кроме страстного движения мысли, в попытке нащупать идею жизни, идею, которая могла бы подхватить предыдущую идею и наполненная новой потребностью, воплотиться в новую жизнь, а уже потом увлечь за собой людей. Почему же я никак не могу исполнить последний шаг, шаг который отделяет меня от послушания к нетерпимости, к действенности и абсолютной самостоятельности. Чего же не хватает? Если бы знать. Но я не знаю. Все, что я пишу и напишу еще, все это с одной целью, разорвать узы собственнического сознания, сознания мещан и обывателей, сознания аристократов и плебеев, сознания торгашей и слуг, сознания купцов и художников, сознания изгоев и сознания бездельников. Может ли мне помочь эта девочка, эта фифа с карими глазами, несмотря на ее короткий век, она может знать выход, потому только, что она не обременена сознанием совсем, напрочь она лишена всяких начал сознания.

Ага, это уже ближе к сюжету, это уже какое-то развитие. Итак фифа – это создание, у которого нет сознания, это человек, который находится вне действия общества и истории, это пустышка в глазах общества и нас с тобой читатель, но она человек. Как же с ней быть? В ее присутствии, под ее взглядом, в ее устах все теряет ценность, потому что ценность у фифы – это только она и ничего другого у нее нет, никакой другой ценности, кроме ценности ее собственного существования. Вот как это вскрыть, как показать гадость такого существования. Я жил среди таких людей, моя семья – это такие люди. Как много горя мне принесла официальная версия материнства, как самого главного понятия на земле, как долго я шел к преодолению материнства, этого института старого времени, идущего издалека, из общины и еще дальше. Материнство – эту язву нужно замазать хорошей мазью свободного сознания, свободного желания, жажды самостоятельной жизни. Плевать на материнство.

Возьмем, например, впечатления сегодняшнего дня. Фифа из картинной галереи, ее полная фигура, рост выше среднего, глаза карие, которые останавливаются артистически, когда она хочет покапризничать или слегка пожеманничать, или когда она рассказывает вещи, которые ей нравятся, когда говорит о том, что, как ей кажется, она любит, хотя она, конечно, пока плохо разбирается в своих привязанностях и своих желаниях. Она пока излишне сумбурна и, кажется, поверхностна. Нужно будет посмотреть на нее поближе.

Как я это сделаю? Я позвоню нашей общей знакомой Ирме в картинной галерее, попрошу пригласить фифу к телефону и поговорю с фифой, скажу ей о том, что я бы хотел познакомиться с ней поближе, хотел бы понять ее, и не скажу ей о том, что я просто хочу изучить ее, изгибы ее души и ее сознание. Затем я приглашу ее куда-нибудь, но куда? Вероятнее, прогуляться, но так, чтобы подальше от посторонних глаз, туда, где не будет знакомых лиц и любопытных взглядов, где никто меня не узнает. Впрочем, доверяться ей ни в чем нельзя, она, скорее всего, пустышка. Но мне хочется позабавиться с ней, немного развлечься, слегка развеяться. Она приятно розовеет от волнения и любопытства к ней, хотя она излишне грузновата, но у нее нежная кожа на ляжках, это я запомнил, когда случайно вставая, оказался чуть позади нее, и она словно бы чуть присела от неожиданности на мое левое колено. У нее легкое платье, газовое, еще чехол, а кожа нежная, приятная, полноватая ляжка, может быть слишком мягкая, но волосы у нее хороши, сама она молода.

Вот, я думал об этом полдня, после встречи с хамом. Я вспомнил, что мне хотелось более всего узнать что-нибудь о моей фифе. Она сказала о деньгах, что деньги – это важно, и что может быть выше денег нет ничего, и даже если это не так, но все же деньги нужны. Что это значит? Это значит, что, если человек выпячивает то, о чем мы все знаем, постоянно сталкиваемся, а следовательно, думаем, стало быть такой человек уделяет этому предмету особое внимание, следовательно, больше чем обычно мыслей и чувства, и внимания. Хотел бы я знать как можно такого человека побыстрее перевоспитать? Может быть наказать, но тогда как, или может быть напротив, наказывать не нужно. А, что если мне натравить на этого человека собак. Этот человек-фифа из галереи, но разве фифа сумеет с ее полнотой убежать от собак?

Она, наверное, будет неловко бежать, подпрыгивая и сатанея на бегу, она будет постанывать и повизгивать, а потом она упадет и уже не встанет совсем, она только закроет лицо ладонями и затихнет навсегда, последний раз она крикнет, когда ее цапнет первая собака, затем она умолкнет, и это будет навсегда, это будет ее вечное молчание. Добрая ей память.

Фифа еще очень и очень поверхностна и недалека, и она наивна, она опытна там, где начинается быт и энергия интимных отношений, энергия камерности и семьи, там она звереет, превращаясь в истеричку, в ту самую бабу, портрет которой моей фифе нравится, портрет которой она любит и мечтает украсть из галереи, унести к себе домой, потом на дачу на берегу лесного озера, а там забраться на самую высокую сосну и повесить картину на самой верхушке. Вот какая забавница моя фифочка, с ней не соскучишься. Что в ней еще мне запомнилось, что в ней мне показалось интересным? Может быть глаза, но об этом я уже подумал, что сейчас я напишу, что об этом я уже писал. Разумеется, не все же внове. Фифа, пора бы тебе откликнуться на все мои призывы и прийти ко мне в объятия, наконец, вести самой этот рассказ о тебе.

Пока ты думаешь, я хочу рассказать некоторые россказни, которые ходят в народе. Например, Рашидов, бывший первый секретарь компартии Узбекистана бросал своих врагов в клетку со львами, а Горбачев нынешний генеральный секретарь компартии Советского Союза отказался якобы от какого-то кремлевского пайка.

Ну что, не нравится, дико, конечно, но чего только в народе не распространяется, много чего распространяется. Эх, если бы присутствовать хотя бы раз в год при рождении, хотя бы одного слуха. Какая основа у этих слухов, все ли они исходят из западных источников, или какая-то часть рождается внутри страны. Это проблема, где не должно быть не решенных условий, где есть только ясные задачи и ясные пути разрешения этих проблем. О чем же писать дальше. Может быть о своей жажде творчества, о своей чудовищной жажде внутреннего поворота, сдвига из – в.

Так было в 1981 году, я даже помню как я говорил об этом девочке с лошадиным лицом и коричневым волосом, я помню, я взял это лицо в руки, хотел приблизить его к себе, поцеловать, но не сделал этого, промедлил, потом было поздно. Я знаю за собой такое, я бывало промедлю, а потом бывает поздно, уже нельзя бывает, нельзя же пользоваться минутой, мгновением, когда человек вдруг под воздействием сочетания чувств отдается одному чувству, которым я управляю – я человек со стороны, человек, который эксплуатирует, созданное другим человеком чувство. Так же нельзя, управлять человеком, когда он неожиданно поддался слабости. Нельзя же пользоваться человеческими слабостями – это же преступно. А что не преступно? Где та грань, за которой начинается преступление по отношению к человеку, и бывает ли преступление оправданное, преступление которое необходимо человечеству, человеку, но против кого же такое преступление направлено, кто вызовет такое преступление, кто будет испытывать на себе всю тяжесть напора такого преступления? Может быть это будет фифа? Выдержит она тяжесть преступления? Но преступление не выбирает, преступление избирает, потом оно становится необратимым, неудержимым.