Виталий Бернштейн - Осень в Бостоне

– Взять его! – взвизгнул лысый.

Боковым зрением Белкин заметил взметнувшуюся ладонь верзилы. Он, наверное, еще мог бы как-то среагировать, подставить под удар предплечье, но помешал дурацкий зонтик в руке. Ребро ладони жестко опустилось на косточку за ухом. Кувыркнулся в воздухе зонтик. Перед глазами Белкина поплыли черные круги, подогнулись колени – он рухнул на крыльцо…

Сколько времени прошло после удара, две минуты или два часа, очнувшийся Белкин сообразить не мог. В помещении, где он лежал, было темно, лишь маленькое оконце у потолка пропускало немного света. В голове гудело. Он лежал на холодном полу. Пошарив по нему левой рукой, определил – пол цементный. Значит, подвал. Правая рука Белкина была схвачена в запястье наручником, замкнутым на трубе водяного отопления. Ничего себе, влип… Белкин перекатился набок, ощупывая свободной рукой пространство вокруг. И тут услышал, как кто-то тихо позвал его. Белкин приподнял голову, она загудела еще сильнее. Стараясь разглядеть мутную тень у противоположной стены, неуверенно спросил:

– Ефимыч?

– Ваня, дружок, ты как тут оказался?

– Да вот, тебя разыскивая, надумал навести справки у твоих бандитских соседушек…

– А ты знаешь, кто они?

– Уже догадался. Утром по телевизору показывали фотографию лысого мужика, который наверху. Его разыскивает ФБР как организатора массового отравления в сабвее… А что с тобою-то приключилось?

– Ой, Ваня, совсем глупая история. Из-за Луки страдаю. Утром сварил кофе, потом вдруг хватился – Луки нет. А он по утрам голодный, всегда на кухне крутится, еды требует. Начал его искать. Вечером я мусор выносил – может, тогда он и сиганул за дверь? Выглянул во двор. Слышу за забором, вроде бы, какое-то сдавленное мяуканье. Прислонил к забору лесенку, высунул поверх голову. Так и есть. У соседей моток ржавой проволоки из-под веранды торчит, Лука за конец проволоки ошейником и зацепился, только задними лапами на землю опирается. Я еще раньше из окна видел: соседский «кадиллак» куда-то поехал. Дома, наверное, никого нет. А ждать, пока вернутся, нельзя – Лука, видать, который час на проволоке болтается, задохнется еще. Перебрался я по лесенке через забор. Понимаю: вторжение на частную территорию противозаконно. Да ведь живое существо спасать надо…

– Что-то в этом духе мы уже проходили, – пробурчал Белкин. – Все блага мира не стоят и единой слезинки страдающего котенка.

– Ну вот, отцепил я Луку. Тот сразу наутек – в лунку под забором протиснулся, домой побежал. Я тоже к забору иду – с их стороны на заборе перекладины есть, так что перелезть можно и без лесенки. Уже у самого забора слышу: позади кто-то бежит. Успел только обернуться – верзилу-шофера увидел; тот, значит, дома оставался. Ударил он меня чем-то тяжелым по голове, и я начисто отключился.

– И это мы проходили…

Слушая рассказ Городецкого, Белкин продолжал вяло шарить левой рукой по полу. И вдруг нащупал какой-то твердый предмет под батареей. Это был гаечный ключ – весь в пыли, не один год, может, под батареей валялся. Затягивали когда-то муфту на трубе да и оставили. Ключ был большой, тяжелый, удобно лежал в руке.

– Затащил меня верзила в дом, в комнату, что над нами, – продолжал Городецкий; он говорил медленно, с долгими паузами, иногда то ли всхлипывал, то ли хихикал. – Как раз лысый и дамочка приехали. Стали допрашивать. Истории про котенка, конечно, не поверили. Признавайся, дескать, кто тебя подослал. Решил я подыграть им – из полиции, говорю. Думаю, испугаются, заспешат, чтобы смыться, да и меня порешить не рискнут, все-таки из полиции. А они опять не верят – дескать, знали бы копы, где мы, уже всю улицу оцепили бы… Толкнул меня верзила в кресло, жгут на руку наложил, держит ее на подлокотнике. А дамочка-гадюка воткнула мне в вену шприц. Это, мол, «сыворотка правды», сейчас ты у нас язык развяжешь. Наверное, галлюциногены – контроль над тем, что говоришь, теряется… Лысого больше всего волновало, не подослан ли я каким-то «Храмом Сириуса» – вроде бы там его враг заправляет. А что я могу сказать, если и название такое первый раз слышу? Да еще сыворотка эта сжала все в груди, вздохнуть не могу. Еле оклемался. А они говорят: даем пару часов на размышление, потом загоним двойную дозу сыворотки, или расколешься, или подохнешь. Посадили меня тут на цепи. Голова сейчас, как у пьяного…

– Погоди, Ефимыч… Авось что-нибудь сообразим, – Белкин прислушался к шагам наверху; нет, еще не сюда, протопали и затихли.

– Когда я под сывороткой почти совсем отключился – они думали, я не слышу – о делах между собой перекинулись. Удирать собираются. Задержались потому, что еще не все деньги со счетов сняли. Вчера было воскресенье – банки закрыты. Вот и ездят сегодня по банкам. Пачки денег у них в чемодан свалены, сам видел.

«Да, у нас с Ефимычем шансов, считай, нет, – подумал Белкин. – Если бы не томило бандюг этих желание про какой-то ихний `Храм Сириуса' выпытать, мы бы уже мертвяками были. Трупов на них столько висит – еще два ничего не изменят…»

Крышка подвального люка со скрипом поднялась. Белкин увидел, как из люка опустилась на верхнюю ступеньку лестницы одна нога, затем вторая. Ноги были в сапогах на толстой подошве, под голенищами – мясистые икры. Спускаясь по лестнице, верзила посветил фонариком в сторону Белкина. Тот лежал с полузакрытыми глазами, слегка постанывал, левая рука бессильно подвернулась за спину. Гаечного ключа не видно…

Верзила присел на корточки возле Городецкого, чтобы снять с него наручник. Глаза верзилы после комнаты наверху еще не совсем освоились в полутемном подвале – он не сразу попал ключом в отверстие замка. «Выходит, сейчас потащит наверх Ефимыча, – заключил Белкин. – А потом – мой черед… Верзила так уверен в себе. Только бы не насторожить его. Расслабленный, присядет вот так же, наклонит головку… Будет единственный шанс. Только один удар – пан или пропал… Оставил мне свободной левую руку. А я – как раз левша; на соревнованиях все приемы левой проводил лучше, чем правой».

Подталкивая в спину, верзила увел наверх все еще заторможенного Городецкого. Какое-то время там было тихо. Потом послышался чей-то глухой крик, затопали по полу тяжелые шаги. Потом опять все затихло. «Господи, – подумал Белкин, – уж не снится ли мне? Сидел утром на кухне, болтал с Ритулей. Кажется, с той поры тысяча лет прошла…»

В люке опять показались сапоги верзилы. Сипло дыша, он тащил на руках Городецкого. Сбросив его тело, как мешок, на пол, верзила с включенным фонариком подошел к Белкину. Сквозь чуть приоткрытые веки Белкин увидел наклонившуюся к нему голову, бугристый шрам через правую щеку, блеснувшие в свете фонарика капельки пота на виске. Верзила присел на корточки, положил на пол фонарик. Белкин сжал гаечный ключ. Нет, еще рано… Пытаясь попасть ключом в отверстие замка, верзила наклонил голову ниже. Время!.. Левая рука Белкина яростно рванулась из-за спины к долгожданной цели. Головка гаечного ключа обрушилась на висок! Глухо хрустнула кость. Тело верзилы вяло завалилось на бетонный пол.