Марти Леймбах - Дэниэл молчит

— Дэниэл, ну пожалуйста, не плачь. — Я вернула ему паровозик.

Увы, слишком поздно — Дэниэл уже разошелся и не в силах остановиться. Крепко зажмурившись, он уткнулся подбородком в грудь, словно в попытке уклониться от удара. Я упала перед ним на колени, схватила за плечи, но он вырвался и шлепнулся на пол — в тот самый момент, когда в дверях появился вернувшийся с работы Стивен.

— Его на улице слышно.

В одной руке у Стивена почта, в другой мобильник. Его силуэт так четок — безукоризненный костюм, тугой узел галстука, пиджак на полусогнутой руке. Кажется, он явился в дом из совершенно иного мира, где царят порядок, здравый смысл и спокойствие. Обойдя Дэниэла, он пересек комнату и от задней двери махнул дочери — та застраивала наше крохотное патио башнями из кубиков. Эмили сорвалась с места, повисла на отце, защебетала счастливо о том, как соорудила башню высотой с себя. Подхватив ее на бедро, Стивен вернулся ко мне и Дэниэлу.

— Почему Дэниэл плачет? — спросила Эмили.

— Я вымыла его паровозик. — Растянув губы в улыбке, я попыталась скорчить рожицу. — Сейчас успокоится.

— Ш-ш-ш-ш, Дэниэл!

Дэниэл будто и не слышал уговоров сестры.

— Может, у него аллергия на что-нибудь, как тебе кажется? — предположил Стивен.

— Мне кажется…

Мне совсем не хотелось открывать мужу свои мысли. Паровозик пробыл в моих руках всего полминуты. А Дэниэл с каждым днем плакал все больше и больше, по любым, самым странным и необъяснимым поводам. И я представления не имела — почему.

— Что тебе кажется? — настаивал Стивен. Голос мужа прозвучал резковато — надо надеяться, только потому, что он старался перекричать рев Дэниэла.

— Что это не совсем нормально.

Поставив дочь на пол, Стивен попросил ее принести Микки-Мауса:

— Хочу серьезно поговорить с этим мышонком!

Эмили захихикала, в восторге от театральной мрачности его тона. Стивен опустился на корточки рядом со мной, протянул руки к Дэниэлу. Тот по-прежнему никого и ничего вокруг не видел.

— Два года. Несносный переходный возраст, — произнес его отец безапелляционным тоном.

— Ему уже почти три.

Стивен вздохнул. Он так привык к моим вечным переживаниям за Дэниэла, что, должно быть, устал от них. Даже наверняка устал, но я иначе не могла. Стивен выпрямился и вновь взялся за почту, перебирая конверты.

— Маленькие дети все плачут, разве нет? — бросил он через пару минут. — Сама ведь только об этом и твердишь.

Плачут, конечно. Но не так. Я вижу малышей ежедневно. На детских площадках, в яслях. Ни один из них не похож на Дэниэла.

— Дело не в этом, — буркнула я.

Стивен открыл рот, но вместо ответа лишь улыбнулся и мотнул головой. И что означал сей жест? Сарказм?

— Это не мои фантазии, Стивен!

Я протянула руку, чтобы погладить Дэниэла по спине, он меня отпихнул. Он не позволял ни прикоснуться к себе, ни обнять, а сам все плакал, словно его кто-то чудовищно колотит, словно его пчела ужалила или какая другая беда приключилась, еще страшнее. Стащить бы с него все одежки, осмотреть, ощупать каждый дюйм его тельца и убедиться, что опасности нет — ни волдырей, ни синяков, ни пчелиного жала, если уж на то пошло. Я сдержалась лишь потому, что знала точно: ничего я не обнаружу, ничего у него не болит. Сколько их уже было, таких осмотров, и всегда все в порядке.

— Оставь его в покое. — Стивен изучал очередной счет и, судя по сосредоточенному взгляду, прикидывал точность суммы. — Поплачет и перестанет.

— Не могу я оставить его в покое. С ним что-то не так.

Стивен с шумным вздохом провел ладонью по губам и потряс бумажкой:

— Скажи на милость, что может стоить две сотни фунтов в игрушечном магазине «Тойз-Я-Ас»?

— Игрушки. — Я перевела взгляд на Дэниэла. — Так не должно быть!

— Он плачет. Все дети плачут — твои собственные слова.

А это что? Дети так не делают. Оттолкнувшись головой от моей лодыжки, Дэниэл возил лбом по полу.

— Пожалуй, нам самое место среди акционеров «Тойз-Я-Ас». — Ключом от машины Стивен вскрыл следующий конверт.

— Стивен!..

Кажется, я близка к панике. У меня должно быть какое-то объяснение и какое-то… средство ?.. чтобы остановить происходящее. Дэниэл, похоже, всерьез вообразил собственную голову половой тряпкой. Как бы на моем месте поступили другие мамы? Они все такие уверенные в себе и такие спокойные; хотя лично мне казалось, что у них и забот-то с детьми нет, разве что ребенок брокколи на тарелке оставит или обувь по дому раскидает. Уж конечно, ничего похожего на то, что происходило в этот момент на моих глазах. Дэниэл катался в истерике, да и я недалеко от него ушла. К моему ужасу, он попытался сунуть голову под ковер, будто специально, чтобы было еще больнее, — и, естественно, зашелся в крике.

— Стивен! Ты видишь ?!

Но в этот момент с лестницы скатилась сияющая Эмили с Микки-Маусом в руках.

— У ребенка голова болит, только и всего, — отмахнулся Стивен.

Однако смотрел он, отметила я, только на Эмили — словно боялся увидеть то, что видела я. Дэниэл дополз до стены и изо всех своих силенок тыкался головой в угол комнаты.

Когда Стивен куда-нибудь уезжал — к примеру, в командировку, — я спала между детьми: Эмили с одного боку, Дэниэл с другого. Только так я могла откликаться на каждое их движение, ощущать тепло их кожи, зыбь их сновидений. Мне удавалось уснуть, только если оба рядышком со мной ворочались, время от времени пинались, а Дэниэл и плакал иногда — он еще не привык спать всю ночь без просыпу. Я не жаловалась на рваный сон. Поднимаясь с Дэниэлом среди ночи, я приветствовала покой темноты. Я жила с чувством, что мое сердце — это часы, заведенные дыханием моих детей, а кровать — наше убежище, где нас никто и ничто не тронет. Пока мы вместе, в тепле под одеялом, темнота безопасна и нежна как бархат. Паровозик Томас дремал в кулачке Дэниэла; слоновья семейка в цветастых цирковых попонах глазела на нас с тумбочки.

Поскольку в последнее время я вся на нервах (дерганая, как говорил Стивен, и, положа руку на сердце, я с ним согласна), прошлую ночь я так и спала — один ребенок слева, второй справа. Никак иначе мне бы не прийти в себя после истерики Дэниэла. Он был мне необходим рядом — притихший, безмятежный, любимый. Мне нужно было вновь ощутить связь с ним. Вряд ли Стивен это понимал — вряд ли хоть кто-нибудь понял бы, — и потому проснулась я чуточку виноватая, словно своим поведением выказала слабость духа и собственное ничтожество. Стивен провел ночь в кровати Эмили — односпальной и достаточно удобной, — но ему-то хотелось спать совсем на другом ложе. На работу он собирался в недобром отстраненном молчании, и, путаясь в его старом спортивном костюме, еще не готовая встретить новый день, я не сразу решилась с ним заговорить.