Марти Леймбах - Дэниэл молчит

— Мне не нужна масса друзей со странными детьми, Мелани. Я не хочу жить в их мире. Мой план не таков.

— Что за план, Стивен?

— Вот видишь! — воскликнул он вместо объяснения и, поднявшись со скамьи, навис надо мной — большой, сильный мужчина. Ему не обязательно повышать голос, чтобы мне показалось, будто он кричит. Свои мысли он обрушил на меня, словно боеголовку запустил: — Вот это я и имею в виду! Ты не способна понять, почему я не хочу проводить время с родителями больных детей. Так знай, что я не желаю ! Я не так представляю себе свою жизнь, ясно? То, что ты мне предлагаешь, — безнадежно, непривлекательно и тягостно. Можешь сказать, что я эгоист, что я не прав, бестактен, бессердечен! Обзывай меня как угодно, оскорбляй, но не тяни в такую жизнь!

— Я не собиралась тебя оскорблять, Стивен.

— Моей вины в том, что случилось, нет! Так уж вышло.

Мне хотелось объяснить, что ему не удастся убежать от случившегося, даже и пытаться не стоит. И что любовь к Дэниэлу будет жить в нем, пока сердце гонит кровь по венам. Мне хотелось прижать его к себе и пообещать, поклясться, что я всеми силами буду защищать его от этой боли, потому что теперь знаю, как бороться с аутизмом нашего сына. Всего лишь полгода назад, на этой же площадке, Дэниэл плюхнулся бы на землю и часами сыпал песок сквозь пальцы, не замечая ни людей вокруг, ни качелей, ни кораблей, где так здорово играть в пиратов. Мне многое хотелось сказать… Но Стивен был глух к любым словам, которые противоречили его собственному взгляду на будущее Дэниэла. Мне не удалось до него достучаться, хотя он и позволил взять себя за руку.

— Посмотри туда, Стивен, и ты увидишь своего сына.

С другого берега моря из песка, от борта гигантского пиратского корабля, нам махал рукой Дэниэл.

Вот почему поздно вечером, услышав звонок, я подумала о Стивене. Кто еще может прийти ко мне в десять часов? В сердце вмиг вспыхнула надежда. Раздувая ее огонь, я летела к двери; охваченная языками ее пламени, взялась за ручку…

И замерла. Сегодняшний Стивен, вдруг пришла в голову мысль, — не совсем тот, которого я знала и любила. Точнее, я испытала на себе его презрение. А уж этого мне никогда не забыть. Мне вспомнился Джейкоб, утверждавший, что в некоторых районах города его сын спиной ощущает ненависть. В Корнуолле парень с ума сходил от навязчивого и, скорее всего, верного чувства, что хозяева жилья, люди, которые предоставили ему кров и пищу, брезговали им, как бродягой. Как будто черный цвет его кожи мог осесть на мебели, впитаться в стены. Ту же брезгливость ощущала и я со стороны своего мужа. Он винил меня в болезни Дэниэла, — винил не с бешенством Беттельхайма, а с немым возмущением игрока на тотализаторе, обнаружившего, что он поставил на аутсайдера. Моя генетическая увечность не вызывала у него сомнений: на генеалогическом древе Маршей нет и намека на аутизм.

Дверь я открывала медленно, с тяжелым сердцем. Пусть не думает, что мне не терпится его увидеть. Я была бы счастлива, если бы на пороге оказался Энди с его дерзкой ухмылкой. «Пришел поболтать минут пять перед сном», — сказал бы он и протопал в дом, не дожидаясь разрешения. Но на каменных ступеньках крыльца скорчилась хрупкая фигурка с длинными распущенными волосами, блестящими и темными, как океан в ночи. Она закрывала глаза руками — вот что напугало меня больше всего. Фигурка поднялась и сделала шаг ко мне — осторожный, нетвердый шаг жертвы несчастного случая. Длинная ручка ее холщовой сумки запуталась в волосах.

— Виина!..

Вместо ответа она схватилась за мою руку. Медленно, поддерживая друг друга, мы двинулись по коридору.

С уходом Стивена в моей жизни возникла некая пустота, словно он забрал с собой все наши совместно прожитые годы. Казалось, там, где раньше лежали самые нужные вещи — столовые приборы и ножницы, ключи от машины и батарейки, — остался лишь пустой ящик. Но с течением времени я кое-что осознала: глубоко внутри меня прячется личность, не похожая на жену Стивена. Думаю, любовь каким-то ловким трюком постепенно меняет тебя, превращает в другого человека. Энди сказал бы «оставляет след». Рядом со Стивеном я была такая же, как и после его ухода, — и вместе с тем совсем другая. Моя тоска по Стивену, мое желание видеть его в доме, вместе с детьми, возникли вовсе не с его исчезновением. С самого первого дня нашего брака я ждала — ждала, когда он вернется с работы, когда перезвонит, когда ляжет в постель. Его одобрение для меня было превыше всего, и я носила одежду, которая нравилась ему, причесывалась, как любил он, отказывалась от привычных слов и фраз, потому что так хотел он, — например, перестала называть брюки «штанами», как говорила с детства. Мы со Стивеном шли в паре, как лошади, запряженные в повозку, как две гончие на охоте. Только он всегда чуть впереди, а я за ним. «Сбавь ход, подожди меня, — молила я про себя. — Если только ты меня любишь».

Быть может, сказала я Виине, то же самое вышло и у нее с тем парнем, который ее бросил. Точнее, в случае с этой парой, ушла сама Виина.

— Я думали, американцы все культурные. — Она сгорбилась в кресле, уронив голову на руки, рассыпав волосы по столу.

Я покачала головой:

— Всякие встречаются.

— Дверь перед женщиной открывает, сам везде расплячивается. Такой красавец… Форма ему идет. Вольосы густые-густые, «ежиком».

— Форма? Он военный?

— Тот самый, который тогда подарки детям принес. Сказаль, приятель твоего брата. Я когда от тебя ушля, снова его увиделя — за столиком у соседнего паба. У него пиво через край переливалось и губы все в пене были. Он меня тоже заметиль. А я давно на мужчин внимания не обращаю, ну и мимо него прошля. Он бросиль свое пиво и пошель следом. Я прибавиля шагу — не такая я дура… Думаля , я и вправду умная. О-о-о, какая же я дура!

Представить себе приятеля моего брата не составляло труда. Наверняка точно такой же, как Ларри. Камуфляж, черный берет с кокардой, непременно набекрень; на штанинах — объемистые накладные карманы с клапанами на двух пуговицах. Ботинки, по описанию Виины, — танкистские, с кожаными завязками вместо шнурков. Связист какой-нибудь, брошенный на совместные учения британской и штатовской армий. Или офицер, прибывший по обмену для повышения квалификации. Устроил себе экскурсию по городу, где предстояло прожить год-другой. Чего я не могла представить, так это Виину рядом с ним. Сколько я ее знала, она даже не пыталась скрыть своего презрения к мужчинам. Кто, как не Виина, демонстративно отвернулась, задрав нос, когда абсолютно безобидного вида парень спросил у нас дорогу? Я ответила на его вопрос, и Виина обозвала меня легковерной, а заблудившегося парня — «лицемером». Каким-то чудом американцу в форме удалось добиться не только ее внимания, но и сердца, а он не оценил этот редкий дар.