Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки

Что бы ты мог там увидеть? Ксению, связанную по рукам и ногам, залитую остывающим воском – очень удобно, несмотря на обжигающую боль, расплавленный воск не оставляет на коже следов, – иссеченную плеткой или кнутом, выпоротую стеком или отшлепанную лопаточкой? Пока ты делал с ней вместе ваш сайт, ты видел на фотографиях и не такое: по крайней мере, каким бы играм Ксения ни предавалась, глаза ее на месте, и соски, хотя и болят иногда после зажимов (почти сотня долларов в магазине на Дмитрия Ульянова, дорогое все-таки удовольствие это BDSM!), так вот, соски тоже еще не добавлены ни к чьей коллекции, губы, все три пары, не утеряли способности наполняться кровью и нормально функционировать, ноги и руки тоже целы, вот, одна рука колотит по клавиатуре, а другую Ксения нервно покусывает, чувствуя на пальцах собственный терпкий вкус. Так что не бойся, поднимайся и звони в дверь.

Ксения встает и смотрит в глазок. Что случилось? спрашивает она, голосом скорее встревоженным, чем недовольным. Можно зайти? говоришь ты совсем тихо, потому что на пороге Ксениной квартиры смелость вдруг оставила тебя а вместе с ней – и надежды на чудотворные изменения судьбы. Подожди, я сейчас оденусь , говорит Ксения, и тут, собственно, можно развернуться и уйти, потому что даже бывшие любовники не слишком стесняются своей наготы друг перед другом, если еще помнят, что когда-то были любовниками.

И вот вы стоите посреди прихожей, маленькая Ксения, без макияжа, в рубашке на голое тело и в старых джинсах, и Алексей Рокотов, успешный неудачник, то есть человек, умудрившийся обратить в неудачу даже главный успех своей жизни. Чего случилось-то? повторяет Ксения, недоумевая. Я люблю тебя, говоришь ты, и Ксения вздыхает, совсем уже растерявшись и не зная, что ей делать с этим человеком, старше на пять лет, отцом двоих детей, мужем женщины Оксаны, которую она ни разу не видела, кроме как на фотографии в отпускном онлайн-альбоме. Она вздыхает еще раз и хочет сказать что-то вроде: да ладно, это тебе почудилось или: слушай, может, все-таки нет? – но тут она смотрит ему в лицо и понимает, что нет, не почудилось и все-таки да . Смотрит, значит, в лицо, протягивает руку, проводит по щеке ладонью, а потом говорит:

– Извини. Я полюбила другого мужчину, – и этот ответ оказывается настолько неожиданным для нее самой, что она замолкает и так и остается стоять, когда Алексей поворачивается и молча выходит, навстречу морозному московскому воздуху, спиралям поземки, мгновенно появляющейся попутке. И вот Алексей сидит на переднем сиденье, не говоря ни слова ни таксисту, ни Оксане, которая все ближе, ни Ксении, которая все дальше, сидит, так сказать, по-настоящему молча, сидит и понимает, что судьбу с ладони не соскребешь, не вытравишь каленым железом, не снимешь, как кожаную перчатку, – и потому изменить судьбу также невозможно, как изменить жене. И пока он думает об этом, силуэт Ксении на сетчатке его глаза понемногу тускнеет, хотя в прихожей покинутой им квартиры Ксения по-прежнему стоит, так и не опустив руку и повторяя про себя: я полюбила другого мужчину , словно распробывая на вкус новые для себя слова.

Мы сидим с Ларисой в «Кофе-Ине». Короткую шубку она повесила на крючок у себя за спиной, и я успел заметить, как она провела ладонью по гладкому меху всех оттенков серого цвета.

Когда мы познакомились много лет назад, на ней тоже была шубка, синтетического, синего цвета, голубые джинсы и оранжевая кофточка, на косой молнии. Если расстегнуть ее, можно было достать одну грудь и поцеловать, хотя я узнал об этом много позже.

Лариса старше меня на три года: это большой срок, когда тебе семнадцать, и ты только закончил школу. Я был еще девственником, но это было нормально: в то время все начинали позже – хотя, может быть, это мне только кажется. Лариса была старшей сестрой моего друга Егора, мы отмечали Новый год у него на даче. Она была с парнем с юрфака, после двенадцати они свалили наверх, сказав, что устали. Мы переглядывались, хихикая: мол, знаем, чем они пошли заниматься.

Мы ошибались. Я сам убедился в этом через полгода.

Девочка, с которой я встречался еще со школы, сказала мне, что решила сохранить девственность до свадьбы, и я так разозлился, что ее послал. Мы простились в холодном весеннем парке, она обнимала меня, прижимаясь всем телом, а я напоследок засовывал свой язык ей в рот так далеко, как только мог, словно компенсируя этим то вторжение, в котором мне было отказано. Она рыдала и обвисала у меня на руках, и я возбуждался от того, что она казалась столь покорной. Я подумал, что мне нравится такое поведение, и, если бы она всегда себя так вела, я был бы не прочь с ней и дальше встречаться. Но когда я спросил ее в последний раз, даст ли она мне, она сквозь слезы повторила «нет». Я развернулся и ушел, чувствуя, что мой член разрывает материю дешевых джинсов. Мне было семнадцать с половиной, и я все еще был девственником и потому решил: больше никаких сверстниц. Было лето, я снова поехал к Егору на дачу, узнав, что там будет Лариса, только что разругавшаяся со своим юристом.

Только потом я выяснил, что она разругалась с ним, потому что решила сохранить девственность до свадьбы. Скажу сразу: ей это удалось.

Лариса была брюнеткой с большими глазами, крупным ртом и тяжелой грудью. Сиськи килограмм по десять каждая , как говорили в годы моей молодости. С тех пор ради забавы я пару раз взвешивал женские груди: пять килограмм был абсолютный рекорд. Ларисины потянули бы на три. Она хорошо целовалась и, наверное, сделала несколько лучших минетов в моей жизни. Впрочем, может, я был просто молод, и мне мало было надо. Перед тем, как взять у меня в рот, она всегда снимала очки и отдавала мне – я стал убирать их в карман после того, как чуть не раздавил в кулаке, кончая: столь сильными были тогда мои оргазмы. Как сейчас помню, иссиня-черное сияние Ларисиных волос, колышущихся, словно водоросли под водой, когда она, чуть покачиваясь, стояла передо мной на коленях.

С тех пор ее волосы стали платиновыми и напоминают парик. Она уже не носит очки, а серые глаза приобрели какой-то ненатурально зеленоватый оттенок, вероятно, от контактных линз. Сидя в ланч-тайм в «Кофе-Ине», я пытаюсь разглядеть в этой хорошо одетой, уже не очень молодой женщине девочку, с которой мы летом целовались на скамейках, а зимой – в подъездах. Нужно было подняться по лестнице на самый верхний этаж, посадить ее на подоконник, расстегнуть искусственную синюю шубку и косую молнию, после чего как можно быстрее нащупать застежку бюстгальтера. Лариса всегда говорила не надо, вдруг кто увидит , но если я успевал прижаться губами к ее крупному коричневому соску, тут же начинала глубоко дышать и перебирать руками мои волосы.