Вильгельм Генацино - Зонтик на этот день

– Ну надо лее, то по сто лет не видимся, а то встречаемся чуть не каждые пять минут! – радостно говорит Сюзанна и втискивается между мною и продавщицей.

– Н-да, ни в чем мы меры не знаем, – говорю я и протягиваю ей шампанское.

– Куда двигаешься? – спрашивает Сюзанна.

– Я не двигаюсь, я стою и думаю, что делать: пойти как человек обедать или остаться тут и подзаправиться как следует на халяву.

– Похоже, не ты один, кто решает эту проблему века.

– Tы тоже?

– Нет, – говорит Сюзанна, – я иду в «Нудельхольц». Пошли со мной?

– Это что, кафе?

– Да, очень милое и совсем недорогое.

Я возвращаю свое шампанское продавщице и ухожу вместе с Сюзанной.

– У меня там свой столик, они его для меня держат, потому что я два-три раза в неделю обязательно у них обедаю.

Мне удается незаметно просунуть руку в свою матерчатую сумку и утолкать на самое дно контрольные башмаки, потому что мне совершенно не хочется говорить о своей работе, во всяком случае сейчас. Сюзанна сегодня в облегающей блузке и элегантной серой юбке с черными пуговичками сбоку. За последние годы Сюзанна как-то раздалась в груди, а между передними зубами образовались щели. Бодрым, энергичным шагом она устремилась вперед, понося на ходу своих коллег:

– Ты себе не представляешь, какие зануды и придурки эти адвокаты!

Я обратил внимание на молодую парочку с коляской. Они сидят на корточках рядом с коляской и поедают сосиску, пустив ее по кругу. Краем глаза я вижу, как у Сюзанны во рту движется язык: слева направо и обратно – справа налево. Сюзанна никогда не смыкает губ полностью, даже если молчит. Гневные тирады придают ее лицу какую-то оформленность и жесткость. «Нудельхольц» оказался маленьким и довольно тесным кафе. Вытянутое длинной кишкой, оно вмещало в себя десятка два столиков, из которых добрая половина сейчас была занята. Мы садимся поближе к окошку, и я углубляюсь в меню. Сюзанна все еще продолжает поносить своих адвокатов. Я наблюдаю за пожилым мужчиной, сидящим за соседним столиком. У него упала картофелина, и теперь он пытается закатить ее ногой под стол. Интересно, сменит ли Сюзанна пластинку, если обратить ее внимание на пожилого мужчину? Вместо этого Сюзанна сама вдруг говорит мне:

– Если ты уже выбрал, закрой меню, чтобы дать понять официанту, что он уже может к нам подойти.

Я послушно закрываю меню. Взгляд мой по-прежнему прикован к картофелине. Уже через минуту Сюзанна извиняется:

– Прости меня за эти наставления. Просто сегодня на мою бедную голову свалилось слишком много гадостей.

– Да ладно, – небрежно говорю я.

Сюзанна пьет воду и смотрит на прохожих за окном.

– Несчастье основной массы, – говорит она (прямо так и сказала: несчастье основной массы, что меня очень удивило), – состоит в том, что этим бедным людям за всю жизнь не попадается ни одного сколько-нибудь значительного человека.

Я согласно киваю и тоже прикладываюсь к своему бокалу с водой.

– Ведь все эти Венцели, Шротхоффы, Зайдели (Венцель – один из ее коллег), – говорит Сюзанна, – они общаются только с такими же Венцелями, Шротхоффами и Зайделями, и в результате мы имеем апофеоз посредственности.

Я демонстрирую полную солидарность с этим суждением.

Сюзанна заказывает пасту, я удовлетворяюсь более дешевым ризотто.

– При этом я сама совершенно не защищена от посредственности, – говорит Сюзанна, – хотя я изо всех сил стараюсь держаться подальше от всей этой пошлости. Иногда вечерами сижу на кровати и чуть не плачу оттого, что мне никогда уже больше не работать в театре. У меня есть подруга Криста, так у нее то же самое. Чего только она не хотела сделать в жизни! Хотела пойти учиться, заниматься философией, ездить по свету. И что теперь? Теперь она сидит в своей квартире на берегу какого-то вонючего озера и читает телевизионную программу. А посмотри на Мартину! Она тратит все деньги на шмотки и косметику, привязалась к какому-то молодому мужику, которому она и даром не нужна не то что как женщина, а даже как кухарка. А Химмельсбах?! Ты ведь его, кажется, знаешь?

Я согласно киваю.

– Химмельсбах – это вообще тихий ужас! – продолжает Сюзанна, все больше расходясь. – Каким он мне казался необыкновенным! Еще бы, фотограф, работает в Париже, хочет публиковаться в европейских журналах! И где он теперь?

– Я тут его видел мельком, – говорю я, – кажется, дела у него так себе.

– Кошмар! – восклицает Сюзанна. – Вокруг меня тоже одна сплошная посредственность.

Я уже чувствую, что еще минута – и Сюзанна примется за меня, скажет, что и ты, мол, дружок, ничего собою не представляешь. Но вместо этого она переходит на каких-то неведомых мне германисток, которые работают у нее в конторе секретаршами.

– Tbl бы послушал их разговоры! Такое впечатление, что они уже родились на свет секретаршами.

Я бы с удовольствием сделал Сюзанне какой-нибудь комплимент, но боюсь, что она воспримет это как попытку утешить ее. Сюзанна вздыхает и смотрит на свои бусы из тускловатого искусственного жемчуга.

– Хорошо, что мне сегодня еще надо работать, а то бы я сейчас напилась.

– В смысле? – осторожно спрашиваю я.

– Мне хочется напиться, потому что все надоело до чертиков.

– А как ты себе представляешь в реальности, – спрашиваю я, – единение масс с примечательными личностями? Каким образом ты думаешь все это обустроить – чтобы массы регулярно общались с личностями?

Сюзанна смотрит на меня.

– Ты что, хочешь поселить в каждый дом по одному выдающемуся гражданину или выдающейся гражданке и чтобы у них были свои часы приема, ежедневно с десяти до часу, кроме четверга? Или лучше запускать раз в неделю выдающихся граждан в районные управы, чтобы они проводили разъяснительную работу среди населения относительно того, что такое выдающаяся личность и как приобщиться к избранным?

Сюзанна смеется.

– Ты не хочешь всерьез отнестись к моим словам, – говорит она.

– Почему не хочу? Я как раз очень серьезно отношусь к твоим словам и пытаюсь найти способ, каким образом произвести смычку между выдающимися личностями и массами, ведь в этом все дело, ты сама только что сказала.

– Я говорила, но совершенно в другом смысле. То, что предлагаешь ты, нереально.

– Почему нереально, очень даже реально.

– Ну ладно, бог с ним, – говорит Сюзанна с нарочитой небрежностью. – Что-то я расслабилась, позволила себе немножко помечтать вслух. Хорошо, что у меня по крайней мере есть ты, которому я могу рассказать свои фантастические бредни!

Сюзанна смеется. Мы поднимаем бокалы и чокаемся. Я рад, что обстановка несколько разрядилась, а то все было как-то слишком серьезно. Хотя лично мое положение в ситуации с Сюзанной стало даже более серьезным, чем прежде. Ее фраза о том, что она может со мной по крайней мере делиться своими фантастическими бреднями или своими бредовыми фантазиями, как угодно, эта фраза, как до меня сейчас дошло, содержит в себе явный намек на то, что она все-таки не причисляет меня к посредственностям. Мы расплачиваемся и уходим. Я провожаю ее до конторы.