Киаран Карсон - Чай из трилистника

А теперь, ты только послушай. Дядя Селестин подарил мне книгу под названием "Братья ван Эйк". Ведь Картину написал Ян ван Эйк, который родился в Маастрихте. Там говорится, что у Яна ван Эйка было двое братьев. Одного звали Ламберт(!), а другого — Хуберт, в честь св. Хуберта, епископа Маастрихтского! И еще в книге пишут, что Картина называется "Свадьба Арнольфини", хотя дядя

Селестин считает, что это неверно, поскольку нельзя с уверенностью сказать, свадьба это или нет. По-моему, очень здорово иметь такую книгу.

Что интересно, книга помогает мне лучше узнать Картину, и, честно говоря, Картина мне иногда снится, вот только мне ни капельки не страшно. Мне очень нравятся ее цвета, а читать интересно, потому что в книге столько рассказывается о том, какие краски использовались в те дни. Например, платье женщины выполнено ярью-медянкой по подмалевку свинцово-оловянным желтым пигментом и свинцовыми белилами. И еще там говорится, что некоторые из этих красок были ядовитые и порой художник сходил из-за них с ума.

Во сне я не вхожу в Картину, а просто созерцаю ее. Цвета такие насыщенные. Я начинаю видеть в ней то, о чем раньше не подозревал. В книге пишут, что у ван Эйка глаз был, словно микроскоп. Особенно мне нравится синий цвет рукавов сорочки на женщине, это ультрамарин. Ван Эйк изготовил этот пигмент из ляпис-лазури, очень дорогого камня лазурита. Ну, я побегу, пора пить этот проклятый бульон.

До свидания,

твой брат…"

Мой ответ написан аккуратным курсивным рондо на кремового цвета нелинованной веленевой почтовой бумаге "Базилдон Бонд" "перманентными черными" чернилами «Куинк» производства компании «Паркер», Лондон. Помню и ручку ("Паркер Дьюофолд" с черно-зеленым «черепаховым» корпусом), и футляр, в котором она продавалась, с листком, описывающим достоинства изделия:

Совершенная самопишущая ручка должна отвечать определенным требованиям. Она должна иметь удобную форму и размеры и минимальный вес. Ее чернильный резервуар должен быть настолько велик, насколько это совместимо с ее портативностью. Она не должна разряжаться сама собой, а лишь тогда, когда это требуется, и только с интенсивностью, не превышающей потребности пишущего. Она должна быть готова подать чернила в тот самый момент, когда перо касается бумаги. В ней должно быть минимальное количество рабочих деталей, она не должна иметь излишне усложненной конструкции и быть подверженной поломкам в результате небрежного обращения.

Ваша "Паркер Дьюофолд" разработана с учетом всех этих стандартов. Она всегда готова писать — где угодно и когда угодно. Она никогда не запинается, не царапает бумагу, не ставит клякс, ведь идеально гладкое перо "Паркер Дьюофолд" гарантирует вам 25 лет верной службы, а корпус и колпачок из фирменного «перманита» компании «Паркер» сломать практически невозможно.

Ручки «Паркер». Имперское качество.

Читая эти строки, я представлял себе, что ручка «Дьюофолд» обладает собственным разумом: писателю, ищущему вдохновения, стоит лишь снять с нее колпачок, и она без запинки испишет чистые страницы. Этот взгляд разделяла и мама, преподнесшая мне «Дьюофолд» в качестве "подарка выздоравливающему". Она возлагала на меня определенные надежды как на будущего литератора, и в своем письме к Беренике я вижу попытки следовать ее советам по части разбиения текста на абзацы. У моей родни по материнской линии было принято воспитывать любовь к литературе: девичья фамилия мамы — Джойс, а ее двоюродный дед Августин добился на этом поприще некоторого признания. Подарочные экземпляры его трудов были с гордостью выставлены в семейном книжном шкафу.

Как я уже говорил, "Братья ван Эйк" захватили меня с головой. Мне казалось, что если я перепишу своим «Дьюофолдом» что-нибудь из текста, то, возможно, смогу лучше понять его; или слова эти, словно по мановению волшебной палочки, станут моими:

"В отличие от красок на яичной и водной основе, эйковскую масляную краску можно наносить на большие площади совершенно равномерно, не оставляя мазков; изменяя же ее консистенцию, либо используя свойства медленного высыхания, ей можно придать широкий спектр фактурных эффектов. Наложенная толстым слоем, или, напротив, лессировкой, либо нанесенная однимединственным касанием кисти, масляная краска способна дать непревзойденную чистоту цвета. Перед взором смотрящего картины ван Эйка переливаются, словно составленные наложением полноцветных стереоскопических слайдов. Это сродни гипнозу драгоценных камней, любованию подсвеченными глубокими водами. Ван Эйк кистью проделывал работу ювелиров по металлу и самоцветам, схватывая тот блеск, который, кажется, есть отражение божественного сияния, света предвечного. Ведь в этом свете все вещи кажутся равноценными, от блика на шляпке гвоздя в полу бюргерского дома до сверкающих шпилей Нового Иерусалима".

Под каждой из этих выдержек я писал дату и заметки о жизни святого, чей день был по святцам. К примеру, под приведенной выше цитатой нахожу:

"19 сентября: св. Януарий. Слава о "непрерывном чуде", по определению Барония, разжижения и закипания крови великомученика при сближении с его головой гремит во всех уголках христианского мира. В главном соборе Неаполя, в роскошном приделе, называемом Сокровищницей, в двух древних флаконах хранится кровь св. Януария, и здесь же — его голова. Кровь свернувшаяся и темного цвета, но, оказавшись в виду головы, пускай даже на значительном расстоянии, она тает, пузырится и при малейшем наклоне течет по стенкам. Это явление происходит в любое время года и при самых разных обстоятельствах. Регулярно же его можно наблюдать в день поминовения св. Януария, 19 сентября, в праздник переноса его мощей, который падает на первое воскресенье после майских календ, и го декабря, поскольку в 1631 году в этот день было погашено ужасное извержение Везувия и поток кипящей лавы остановил свое продвижение, когда жители призвали в защиту святогопокровителя".

Когда я писал эти строки, резервуар моего «Дьюофолда» почему-то упорно представлялся мне своего рода резиновым реликварием, содержащим вместо крови чернила, но я пресек эти мысли, заметив, как мне повезло родиться на острове, избавленном от вулканической деятельности и одаренном ровным климатом. Сентябрь в тот год и впрямь выдался мягкий, хотя и с легкими ночными заморозками; днем воздух был ясен и чист, небеса — делфтская лазурь.

Листая «Братьев», я стал замечать, как похоже небо ван Эйка на наше. Та же высота, вид — словно оно свежевымыто дождем. То же интерьерное обрамление: я видел небо в окне своей "больничной палаты", со шпилями и городскими стенами. Тот же узор подвешенных в небе птиц, над головами застывших фигур на городских площадях, охваченный неземным покоем. На ум шли синие китайские ландшафты на фарфоровых сервизах.