Анатолий Жуков - Голова в облаках

Парфенька поглядел на Федю-Васю с уважением.

— Заканчивай допрос и оставайся здесь дежурить, — приказал Сухостоев. — Пожарную машину используй для сохранения рыбы по усмотрению гражданина Шатунова. Возьми в багажнике матюгальник для команд на расстоянии.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

— Действуй по обстановке. О всех происшествиях докладывай немедленно. Телефон в Ивановке, рацию пришлем. — И Сухостоев, окинув заключительным взором береговой косогор с водовозкой и тянущейся из нее рыбой, влез, сложившись втрое, за руль «жигуленка». Дождавшись, пока Федя-Вася достанет жестяной рупор и захлопнет сзади багажник, запустил двигатель и уехал.

Следующими прибыли секретарь райкома партии товарищ Иван Никитич Балагуров и председатель райисполкома Сергей Николаевич Межов.

Федя-Вася взял под козырек, увидев запыленную черную «Волгу», и поднес ко рту мегафон.

— Гражданин Шатунов, на выход! — Голос звонко прокатился по всему заливу и веселым эхом отозвался в прибрежном лесу. Федя-Вася возрадовался его могучести и крикнул еще раз.

От ветлы нехотя поднялся Витяй, а из-под водовозки метнулся задремавший Парфенька.

— Вольно, — сказал Балагуров, выкатываясь из машины и хлопая дверцей. — Смотри-ка, местечко какое выбрали — прямо курорт. А, Сергей Николаевич?

Бритоголовый, полный, в свободном полотняном костюме, Балагуров с улыбкой оглянулся на молодого увальня Межова и покатился навстречу Парфеньке.

— Здравствуй, герой! Ну, где твой Соловей-разбойник, показывай. — Он пожал Парфеньке мокрую руку, похлопал его по плечу. — Всех переполошил с утра пораньше. Сидоров-Нерсесян вот с такими глазами в область трезвонит, Мытарин с Сеней Хромкиным спешно готовят технику, Сухостоев даже беспокоится, электрическая, говорит. Правда, что ли?

— Истинная правда, Иван Никитич, сам Сеня два раза проверял. Тут она, в машине. И еще там… — Парфенька качнул головой вбок, в сторону залива, протянул руку Межову. — С добрым утречком, Сергей Николаич.

Плотный, среднего роста Межов исподлобья глянул на Парфеньку, тиснул его руку и, косолапя, как матрос на качающейся палубе, прошел за Балагуровым к водовозке.

— Неужто эта? — недоумевал Балагуров, запрокинув кверху блестящую, бритую голову. Не верилось, что толстенный тугой рукав, грузно свисающий из люка, такой неестественно яркий, изумрудно-янтарный, красивый, и есть разбойная рыба.

Межов ухватился за скобу на боку цистерны, подтянулся и с неожиданной легкостью, забросил вроде бы неспортивное тело наверх. Постоял там, нагнувшись и склонив голову над люком, посмотрел, потом протянул руку Балагурову.

— Влезайте.

Балагуров, похохатывая над своей пузатой ловкостью, влез на колесо водовозки, ухватился за железную руку Межова и тоже оказался наверху.

— Не дотрагивайтесь, — остерег Парфенька. А Витяй засмеялся:

— Начальников она не тронет, побоится. Балагуров зачарованно разглядывал диковинную добычу и причмокивал полными губами:

— Вот это да-а! А говорят, чудес на свете не бывает. Бывают, да еще какие бывают — своим глазам не веришь. Так, нет, Сергей Николаевич?

— Очевидное — невероятное, — сказал Межов.

— Точно. Давай тому профессору на телестудию позвоним. Вот фамилию забыл, старый склеротик.

— Капица, Сергей Петрович.

— Точно, он. И еще Василию Пескову — хорошо о природе пишет, защищает. А нас, руководителей, колотит. Ну, давай смотреть дальше.

Они спрыгнули на землю и пошли за Парфенькой вдоль фантастической рыбы. К Сказочным ее размерам они были подготовлены с раннего утра докладами и сообщениями, но все равно не верилось, хотелось потрогать ее руками, пощупать, погладить по изумрудной глянцевой 4eщiye, мелкой и плотной, как змеиная кожа.

— А сильно бьет? — спросил Балагуров.

— Сильно, — сказал Парфенька. — Мой Витяй аж отскочил, а один ивановский заблажил лихоматом на всю Ивановку. Правда, Сеня только вздрогнул немного, но» вы лучше не трогайте, Иван Никитич, не беспокойте.

— Тяжелая, должно быть, — предположил Межов. — Как кирпич, — обрадовал Парфенька. — Если взять два метра длины, пуда три с походом будет.

— Полцентнера в двух метрах? — восхитился Балагуров. — А вся длина на сколько потянет, как думаешь?

— Не знаю. До самого леса плескалась, и круги страшенные.

— А все же? Примерно?

— Километров на пять-шесть.

— Киломе-етров? Не может быть!

— Так ведь примерно. А всамделе-то и длиньше может выйти.

— Неужели? — Балагуров изумленно остановился, глядя на Парфеньку. Он любил сообщения, равные чуду. — Да ведь ты герой, Шатунов, и не просто герой, а всего Советского Союза.

А Межов уже сидел на корточках у самого берега и чертил поднятой тут же розовой талинкой на песке ликующие цифры.

— Полугодовой? — спросил Балагуров.

— Годовой, — сказал Межов, поднимаясь.

— Понял, Шатунов? А ты в брезентовой робе ходишь, в заячьем малахае. Сейчас же в машину и дуй с Митькой домой, облачайся в парадную форму. Тут скоро народу наедет, газетчиков разных, корреспондентов. Вон уж двое наших явились.

По косогору в самом деле спешили к ним Мухин и Комаровский, известные в районе фельетонисты, голенастые современные молодцы, обтянутые джинсами. Рукава рубашек у обоих закатаны, волосы до плеч. Один из них с ходу припал на колено и щелкнул фотокамерой, другой сделал это не останавливаясь.

— Беги, — подтолкнул Балагуров Парфеньку, — не теряй времени. Мы с Межовым тебя подождем.

Парфенька затрусил в гору, ловко отбившись от газетчиков:

— Я на минутку. С Витяем покалякайте, он знает.

Райкомовский шофер Митька был ленив и равнодушен, как все старые холостяки. Он не вылезал из машины, коротая время с детективом А. Адамова, и, когда запыхавшийся Парфенька плюхнулся рядом с ним на переднее сиденье, запустил, не глядя на него и ничего не спрашивая, двигатель, привычно тронул машину. Уже за дамбой, выруливая на проселок, повернул голову и удивленно поднял одну бровь, обнаружив вместо Балагурова Парфеньку, пенсионного рыболова.

— Ты куда это наладился, дядя?

— Домой, — ответил Парфенька приветливо. — И потом обратно. Балагуров велел. Надо в праздничную одежу нарядиться: штиблеты со скрипом надену, кепку-восьмиклинку, подвенечный костюм…

— Ты вроде женатый.

— Второй раз. Балагуров велел. За тебя. Хе-хе-хе. Шутю, конечно. Чего не женишься, пятьдесят, поди?

— Сорок семь только. Ну и что?

— Ничего, да девок жалко.

— Так пожалел бы.

— Я уж старый для этого.

— Вот и молчи.

Парфенька не обиделся, а повеселел, представив, как удивится Пелагея, когда увидит у окошка черную «Волгу» и своего мужа Парфения Ивановича, выходящего из нее. Сперва баба испугается, конечно, затем станет подозрительно расспрашивать, выпытывать разные сомнения и только потом зачнет радостно ахать, оглядываться и креститься, чтобы не сглазить удачу.