Анатолий Жуков - Голова в облаках

— Не жалуюсь, доктор, здоров я.

— Принесите его карточку, — сказал Илиади сестре. Та бесшумно, как белый дух, исчезла.

— Какую карточку, зачем? — удивился Ручьев.

— Медицинскую, учетную, с историей ваших болезней.

— Да не болен я! И в больнице сроду не был.

— Возможно. Однако вот пришли, и значит, больны. Наше учреждение существует не для выдачи справок, а для лечения и предупреждения болезней. Кстати, у вас болезненный вид, бледность, тремор верхних конечностей. Положите руки на стол. Видите, даже на столе дрожат!

Ручьев встретил в переулке бородатого священника отца Василия. И говорили они в самом деле о названии комбината. В спешке он столкнулся с ним носом к носу, извинился, а отец Василий спросил:

— О чем закручинился, молодой человек?

— О названии своего комбината, — сказал Ручьев, часто дыша. — Не знаю названия, батюшка. Не подскажете ли? Вот так надо! — И чиркнул рукой по горлу.

Отец Василий, в мирской легкой одежде — брюках и рубашке с коротким рукавом, в сандалиях, — невольно улыбнулся. Он слышал, что директором пищекомбината назначен комсомольский секретарь Ручьев, знал прежнего директора Башмакова, упорного, забористого в казенном словолюбии человека, которого давно надо было сократить, и вот, стало быть, его сократили, а молодого поставили. Но неужто молодой Ручьев не знает такой малости, как название своего комбината? А по виду трезвый, только замученный и глаза горят, как у тронутого разумом.

— Новое название велели придумать, — разъяснил Ручьев, видя недоумение священника. — Сам начальник управления приказал. Лично.

Отец Василий склонил седую косматую голову, стал думать. Если лично начальник, надо думать.

— Скорее, батюшка, тороплюсь.

Отец Василий покивал, поднял на него умные глаза:

— Хорошо название «Слава богу!», но вам, неверующим, думаю, не подойдет. Можно — «Сытная пища», но это хуже, это — мирское.

— Плохо, — махнул рукой Ручьев и, хромая, побежал дальше.

— «Румяные щеки»! — крикнул поп вдогонку.

Ручьев не оглянулся.

В райкоме его встретили с веселой сердечностью. Как раз начался перерыв, все члены бюро и приглашенные курили в коридоре, и появление Ручьева сразу было замечено.

— Привет и горячие поздравления, коллега! — Громадный Мытарин сгреб его за плечи, ^ потряс и подтолкнул к Заботкину.

Этот сразу захлопотал о своем:

— Ну как с деньгами? Выдали получку, нет?… Что же ты, разбойник, делаешь? Мы же план по выручке завалим!

Но Заботкина ловко оттер редактор Колокольцев:

— Был у моих ребят? Материал в завтрашний номер им вот так надо. Интервью хотели дать, а по Башмакову — фельетон. Утром они бегали к тебе, да что-то неудачно. Ты почему не стал с ними разговаривать, загордился?…

Межов заметил, что новоиспеченный директор не в себе, взял его под руку, повел в кабинет Балагурова, участливо спрашивая:

— Что стряслось, Толя? На тебе лица нет, хромаешь, перевязанный… И на бюро опоздал.

— Да печать все, замучился…

— Печать? Какая печать, местная?

— Да вы же дергали меня весь день, закрутили совсем, курил много…

— Я вас не дергал, товарищ Ручьев, я требовал соблюдения санитарных правил на комбинате. А вот вы, молодой человек, заставили меня дважды заходить к вам, и оба раза без толку. У меня даже акт до сих пор вами не подписан.

— Подпишу. Дадите справку, и сразу подпишу.

Вошла белым привидением сестра:

— Его карточки нет, я принесла бланки.

— Заполняйте.

Сестра села сбоку стола, взяла ручку:

— Ручьев Анатолий Семенович, так?

— Да вы что в самом деле!

— Разденьтесь до пояса, — приказал Илиади.

— Зачем? Мне же только справку. Я нечаянно съел печать, и нужна справка о том, что съел.

Сестра и врач вопросительно посмотрели друг на друга, потом на Ручьева, потом опять друг на друга.

— Снимите рубашку, — повелел Илиади.

— Черт знает что! — Ручьев стал раздеваться.

— Возраст? — спросила сестра, продолжая писать.

— Двадцать шесть. Не судим. За границей не был, и родственников там нет.

Илиади вышел из-за стола, ласково положил руку на голое плечо Ручьева:

— Очень кстати, о родственниках. Скажите, у вас в роду никто не страдал нервными заболеваниями? Душевнобольных не было?

— Вы что же, подозреваете, что я сумасшедший?

— Это для истории болезни, — успокоил Илиади.

— Да не болен я, сколько говорить!

— Возможно. Однако выяснить мы обязаны. Случай, видите ли, несколько необычный, редкий. Вы согласны, Зина?

— Согласна. — Сестра посмотрела на замученного Ручьева и пожалела его: — В третьем годе одна молдавская колхозница вилку столовую случайно проглотила, об этом в «Огоньке» писали, портрет ее поместили.

— Да, да, я читал, голубушка.

— Она здоровая была, нормальная.

— Помню. — Илиади озаботился. — Как же это с вами случилось, уважаемый, расскажите.

Полуголый Ручьев вздохнул:

— Только и делаю, что рассказываю. Все учреждения обежал, везде слушают и посылают дальше. Вы мне дайте бумажку, и я уйду. Объявление в газету надо, срочно!

— Вот осмотрим, установим…

В коридоре послышался шум, затем стук в дверь, и в кабинет ввалилась Смолькова.

— Во-от он где!.. Товарищ Ручьев, сколько же мне за вами бегать?! Уф-ф, господи…

Сестра выскочила из-за стола и кинулась выпроваживать непрошеную посетительницу.

— Вы не имеете права, — упиралась та. — Он бегает от меня… Ох!.. Мне бумажка нужна, он устно разрешил.

Сестра все-таки выжала ее за дверь, закрыла задвижку и вернулась к столу.

Илиади приложил к потной спине Ручьева старинную трубочку деревянного фонендоскопа:

— Дышите глубже.

Ручьев вздохнул:

— Господи, и за каким чертом я…

— Не разговаривать. Задержите дыхание. Так. Повернитесь.

Он долго слушал Ручьева, простукивал грудную клетку пальцами, заставлял сжимать и разжимать руки, раскрывать рот и показывать язык, оттягивал щеки, заворачивал веки покрасневших глаз, потом положил на кушетку и прощупал желудок, помял весь живот…

— Как же вы ее съели, уважаемый?

— С колбасой, тысячу раз говорил!

— У них колбаса такая. — Опять заслонила его сестра.

— Да, да. Мы столько актов на них составили, столько штрафовали… Поднимитесь…

— Это Башмаков довел… Что ему штраф, не из своего же кармана. Он эти штрафы даже планировал.

Ручьев благодарно посмотрел на свою заступницу и встал.

— Значит, напишете, доктор?

— Да, да. Если установим. Пожалуй, надо направить на рентген.

— Сегодня уже поздно, завтра, — сказала сестра.

— Завтра?! — взвился опять Ручьев. — У нас же все встало!

— Ну и что? — Илиади был невозмутим. — Это же не вилка, уважаемый, не какой-то посторонний предмет, это печать предприятия, молодой человек, печа-ать! А вдруг вы ее не съели, а потеряли и кто-то ею воспользовался? В своих корыстных целях…