Сэм Хайес - Моя чужая дочь

— Пригласи.

Миниатюрная, не выше метра пятидесяти, миссис Боумен была в допотопном бежево-голубом кримпленовом платье — нечто похожее Роберт видел в гардеробе своей матери. Следовательно, прикинул он, платьицу уже далеко за полвека. Возраст самой Мэри он помнил из дела — тридцать пять. Личико Мэри, маленькое, как у ребенка, едва ли не полностью скрывали гигантские — тоже старомодные — солнечные очки и жидкие, мышиного цвета, кое-как обкромсанные волосы. Усилия приодеться ради визита к адвокату были очевидны, но в итоге она производила впечатление женщины, живущей на грани нищеты, давно потерявшей самоуважение и уверенность в себе. На первый взгляд она выглядела до того жалко, что Роберт был удивлен, как это она рискнула переступить порог фирмы. В общем и целом Мэри Боумен казалась человеком, который цепляется за жизнь кончиком одного-единственного пальца. Пожав протянутую руку, Роберт отметил и отсутствие колец, и ледяную сухость кожи, и дрожь пальцев. Таню он отослал в приемную, сделав вид, будто не заметил ее любопытства.

— Присаживайтесь, прошу вас.

Мэри Боумен чопорно опустилась в кожаное кресло, дождалась, пока Роберт, выкатив свое кресло из-за стола, устроится напротив, и лишь тогда подняла голову и сняла очки. Жесты ее были вымучены, словно она двигалась в жидком бетоне, а взгляд отстранен и пуст. Собственно, лицо Мэри Боумен поведало Роберту все, чего он еще не знал о деле «Боумен против Боумен». Нос Мэри был изуродован переломами, свежими и застарелыми шрамами через всю переносицу, а глаза напоминали подгнившие сливы, утопленные во вздувшуюся плоть, скверно замазанную тональным кремом.

Роберт втянул ртом воздух — во-первых, просто не удержался, а во-вторых, не смог иначе проглотить восклицание, готовое сорваться с губ. Семейным правом он занимался с момента получения диплома, представлял несколько дел об ужасающем супружеском насилии, но Мэри Боумен, явившаяся перед ним живым свидетельством зверств мужа, породила в Роберте серьезные сомнения в том, что он способен и согласен защищать на суде интересы Джеда Боумена. Причем сомнения эти не были связаны с шатким финансовым положением клиента. В свое время Роберт раскрутил несколько не менее тошнотворных дел клиентов, которые раскатывали на авто стоимостью в восемь тысяч фунтов — и при этом били жен смертным боем. Странно лишь, что прежде это обстоятельство его не трогало.

— Чем могу помочь?

Идиот. Нашел что спросить. Кто и чем поможет этой женщине?

— Я пришла сказать вам, что сдаюсь. — Мэри аккуратно сложила руки на коленях, словно точку поставила. Машинально подцепила и дернула заусенец на ногте. — Отдаю детей. Я плохая мать.

Она показала на свое лицо, задев ладонью губы и оставив розовый мазок помады на щеке, и без того украшенной багровыми пятнами побоев.

Роберт был потрясен — такого поворота он не ожидал. Казалось бы, куда уж лучше — дело закрыто, гора с плеч… Но Роберт видел Мэри Боумен, видел ее лицо. Распрощаться с ней сейчас, подумал он, — все равно что отправить Руби назад, в ее старую школу.

— Решать суду, — возразил он. — Ваш поверенный представит дело в самом выгодном для вас свете. Инспектор по делам несовершеннолетних узнает, чего бы хотелось вашим детям. А уж судья, взвесив все факты, примет решение, исходя из интересов детей. Как поверенный вашего мужа я обязан…

Роберт запнулся. Обязательства перед Джедом Боуменом, в присутствии самой убедительной улики, как-то затуманились и расплылись.

Роберт сидел лицом к лицу с женой своего клиента, в своих личных владениях — просторном кабинете с письменным столом красного дерева, элегантным сине-серым паласом и акварелями на стенах в дубовых панелях, — и внезапно дело «Боумен против Боумен» обрело третье измерение. Человеческий фактор, который отныне Роберт вряд ли сможет игнорировать. Он продолжил после глубокого вдоха:

— …обязан изложить в суде свои требования. Поскольку в деле имеются доказательства того, что дети заброшены, а ваше поведение — в частности, супружеская измена…

— Теперь у вас есть доказательства и поведения Джеда. — Мэри откинула волосы и повернулась лицом к окну. Слова были излишни. — Я отказываюсь от борьбы, потому что Джед превратил мою жизнь в ад. Даже если я верну детей, он не оставит меня в покое. И никакие ваши предписания ему не указ. Теперь, когда он застал меня со своим братом, он нас с детьми из-под земли выкопает. Он тогда просто взбеленился. Совсем умом тронулся. — Она вновь повернулась к Роберту, вынула из сумочки пачку «Ройаль» и закурила, не спрашивая разрешения. — Я всегда буду вещью своего мужа, что бы там ни решил ваш судья. А вы, надеюсь, будете по-прежнему крепко спать по ночам.

— Стоп, стоп, минуточку! (Женщина она несчастная, спору нет, однако подвергать сомнению собственный профессионализм Роберт никому не позволил бы.) Ваши с Джедом отношения — это ваше личное дело. Даже если Джед пожелает дубасить вас ежедневно и до гробовой доски — меня это никоим образом не касается. — Роберт поморщился от кислого привкуса во рту. Крепкий ли кофе, сигаретный дым или чувство вины были тому причиной, но сглотнуть кислятину не получалось. — Ваш муж в качестве моего клиента обязал меня подать исковое заявление. Он требует развода и опеки над детьми. С кем останутся дети — вот в чем вопрос. Беззащитные дети, которым, я уверен, не хотелось бы видеть, как папа колотит маму, и не хотелось бы знать, что мама занимается «этим» с их родным дядей. И я уж молчу о наркотиках, пьянстве, о том, что детей не водят в школу… — Роберт оборвал себя — не в суде, парень, находишься. Этой женщине и без его нотаций туго приходится.

Мэри фыркнула, выпустив облачко дыма.

— Это он наговорил? Про пьянство и наркоту — его байки?

Роберт прошел к окну и поднял фрамугу. Кабинет наполнился шумом городских улиц и бензиновым смрадом, особенно ощутимым в зное летнего дня. Роберт смотрел на беспорядочный поток пешеходов. Молодые мамы с колясками, служащие, туристы — и каждый занят своим делом, причем без ежеминутной угрозы здоровью и самой жизни. Руби и Дженна, обе тоже затравленные, хоть и каждая по-своему, занимали мысли Роберта, пока чувство вины, разраставшееся со скоростью снежного кома, не заставило его развернуться к Мэри.

Роберт пересек кабинет и придвинул свое кресло вплотную к креслу Мэри. Поддернув брюки, сел и взял ее ладони в свои. Тревожная сирена завывала в его голове на полную мощь. Роберт слышал возмущенный голос Дэна, обнаружившего, до какого идиотизма докатился его партнер по бизнесу. Видел себя собирающим вещички, перед тем как освободить кабинет в престижном офисе, который достался им с Дэном потом и кровью. Затем увидел Руби, совершенно несчастную в своей прежней школе, запуганную и неустанно преследуемую юными джедами боуменами. Как и Мэри, она была жертвой, пока Роберт не вмешался и не перевел ее в школу, которой она заслуживает. А Дженна? Он ведь изводил ее собственными комплексами, пока не добился своего, пока истина не выплыла наружу. Он оказался прав в своих подозрениях, но теперь это не имело значения. Смертный приговор был вынесен Дженне без суда и следствия — и в этом полностью его, Роберта, вина. Он возомнил себя бесстрастным судьей — и погубил Дженну. Роберт потряс головой, прогоняя мысли, которые сейчас лишь мешали ясности разума.