Юрий Медведь - Исповедь добровольного импотента

В салон ввалились трое: рослые и бескомпромиссные.

«Контролеры!» — сразу понял я.

— Предъявляем проездные документы!

Ну конечно же, ко мне подошли в первую очередь. И, конечно же, застали меня врасплох. Потому что я тут же предъявил студенческую единую проездную карточку своей жены. А ведь этого делать было нельзя! Сколько раз я зарекался и вот опять попался!

— Студенческий есть?

Под модной кепкой блуждала сардоническая улыбочка.

«Ну естественно, ему это очень интересно!» — с обреченным злорадством в ответ усмехаюсь и я.

— Так что насчет документа?

— Нету, я…

— Давай на выход, — «кепка» забирает у меня карточку и движется к выходу, делая тайные знаки своим подельникам.

«Почему он разговаривает со мной в таком тоне?» — думаю я и выхожу из автобуса, конвоируемый с трех сторон.

— Так, смотри сюда, — прыщавый грамотей переворачивает проездной документ и, ведя огромным пальцем с желтым ногтем, читает: — Без печати и студенческого билета не действительна.

— Нам не выдают студенческого, — говорю противным, жалостным голосом.

— Как не выдают? — подскакивает второй.

— Где это ты учишься? — наседает третий.

Я даже отступил:

— В учебном комбинате…

— Чего?! Каком комбинате, бля?! Печать политеха стоит!

— Ты кому трешь, харчок?!

— Где ты ее купил? У метро?

Они меня изничтожали.

— В политехническом комбинате, — попробовал отпарировать я на последний выпад.

Хохот.

— В общем, будем исходить из того, что у тебя студенческого нет, — подытожил первый.

— Так что давай разбираться по-честному — двадцать рэ.

— Да у меня же… — зашарил я по карманом и с ужасом нащупал полтинник: «Отберут все, как пить дать!»

— Нет таких денег, ребята…

— А какие есть?

«Все. Взяли в оборот».

Вслух:

— Да я из больницы еду. Помыться отпустили…

— А, ну, иди подмойся, а потом подходи за карточкой, — сказал один и все тут же бросили меня.

Резво перебежав через дорогу, контролеры скрылись в кафе «Фламинго».

— Отобрали? — спросила, стоявшая неподалеку, тетка с ярко накрашенными губами.

Я горестно кивнул, но тут же спохватившись, смачно сплюнул и сказал:

— Пусть берут, все ровно я ее сам отпечатал, на ксероксе. «Ох и устроит мне жена ксерокопирование», — легла мысль в нахлест, а я легкой и беспечной походкой проследовал за удаляющимся автобусом.

А вот в душе… Что у меня начинало твориться в душе. Клоака! Животный страх вперемешку с яростным воем, от нестерпимого чувства отвращения к собственной персоне.

Ну какие они контролеры?! Шакалы! Шайка гиен! А ты:…не выдают студенческого… политехнический комбинат… помыться… Пошли на хуй! — вот должен быть твой ответ! Нет, выход один — бороться! И бороться их же методами! Пора, наконец, научиться отстаивать свои честь и достоинство не умозрительно, а грубо, наглядно и убедительно! Цена значения не имеет! А ля гер, ком а ля гер! А то что же это — получается, что я трус?! Самый что ни есть ничтожный?! Нет, я не трус, хотя, конечно и не отважный. Просто мне до последнего кажется, что все может разрешиться достойно, без поверженных и победителей. Просто надо уметь, ну, это… Нет! Хватит! Даже думать об этом забудь! Все «ЭТО» — цветастые ширмочки ничтожной серости! Все «это» в утиль! Есть опыт:

Дело было зимой, на втором году службы. Отбывал я свою «почетную обязанность» в строительных войсках — в стройбате по-нашему. Присвоили мне после присяги военную специальность штукатур-маляр и определили в гараж, где работали другие военные строители, шоферы по преимуществу. А я, значит, должен был ходить с пульверизатором и белить потолки в боксах, чтобы им светлее было чинить свои боевые машины.

Ну, зашел я как-то раз в один бокс, а там грузины «ЗИЛ» разбирают. Все в мазуте от пилоток до кирзачей, но веселые — еле на ногах держатся. Меня увидели, совсем обрадовались, вообще кавказцы и азиаты меня любили, а вот прибалты и хохлы ненавидели, но об этом позже. Так вот, налили грузины мне целую кружку чачи. Я, как положено, выпил ее за неизбежный дембель и закусил каким-то хачапури. Потом рассказал им парочку пикантных историй из гражданской жизни, показал, как приживляется в моем члене стеклянный шарик, и выпил еще полкружки, но уже за Грузию и не закусывая. Тут прозвучал сигнал — «Закончить работы». Мы поцеловались, я взвалил на плечо свой пульверизатор и вышел из бокса.

И вот отсюда началась мистика. Я точно помню, что направился к своему вагончику, чтобы переодеться, но пришел почему-то в лес.

В лесу было тихо и валил снег.

Я развернулся и пошел обратно, но вскоре выяснилось, что уже и гараж как сквозь землю провалился. Около часа блуждал я по каким-то оврагам, помойкам — тщетно. Нет гаража! А тут еще, как на грех, к снегопаду подключился резкий ветер, и видимость совсем сошла на ноль. Я уже стал терять чувство реальности, как вдруг сквозь белую завесу что-то замаячило, что-то вроде забора. Я кинулся к нему и наткнулся прямо на свою родную роту, которая в две шеренги стояла посреди пурги.

Не успел я обрадоваться, как предо мной возник сам замполит части майор Коновал. Я попытался встать по стойке смирно и отрапортовать, но так запутался в шлангах пульверизатора, что даже не смог отыскать правой руки, а левая… Но не мог же я приветствовать замполита левой рукой.

Коновал приблизился ко мне вплотную и уставился своими поросячьими глазками прямо мне в зрачки.

— Товарищ майор, — обратился я четко по уставу, — разрешите вопрос?

— Ну, попробуй, — совсем не по уставу ответил замполит.

— А куда гараж передислоцировали? Если это, конечно, не военная тайна. Мне пульверизатор в кладовую сдать надо!

— На гауптвахту его! Пять суток ареста! — гаркнул Коновал в пургу.

Из стихии вынырнули два хохла-комвзводовца с автоматами, подхватили меня под руки и куда-то потащили.

— Хлопцы, здоровеньки булы! — с легкостью преодолевая языковой барьер, обратился я к сопровождающим.

— Не пиздэть, — буркнул старший сержант Чуб.

— Тю! Шо, не призналы? Да це ж я — Грицко! Тилько снежком трошки припорошенный! — пытался сбить я официальный тон.

— О це ты допиздэвси, — выразился ефрейтор Кузуб и толчком ноги впихнул меня в какую-то дверь.

От неожиданности я не устоял и рухнул, ударившись лицом об пол, который был застелен точно таким же линолеумом, как в моем вагончике, куда я, собственно, и пытался добраться.

— Пидъем! Шо це такэ?! Пидскочил мухой! — доносилось сверху.

Я приподнял голову — точно, лежу на полу своего вагончика.

Ефрейтор Кузуб срывает с гвоздика мою чистую повседневную форму и швыряет прямо на пол.

— Переодевси мухой! Время пишло! — командует сержант Чуб.

Я сел и стал сдирать с себя пульверизатор, шланги которого, как змеи, опутали меня с ног до головы.