Итало Кальвино - Невидимые города

Хитроумное устройство Андрии сообразует направление каждой ее улицы с орбитой той или иной планеты, а форму зданий и мест общественного назначения — с очертаниями созвездий и положением ярчайших звезд: Антареса, Капеллы, Альфераца, Цефеид. Календарь этого города есть результат соотнесения планов работ, обрядов и торжеств с картами звездного неба соответствующего числа, так что земные дни с небесными ночами как бы отражаются друг в друге.

Благодаря тщательной регламентации жизнь города течет так же спокойно, как и движение небесных тел, приобретая непреложность явлений, людям неподвластных. Желая похвалить искусные творения» местных жителей и живость их умов, я позволил себе заявить:

— Я хорошо вас понимаю: ощущая себя частью неизменных небес, деталями безукоризненного механизма, вы стараетесь не привносить в свой город и в свои обычаи ни малейших изменений. Андрия — единственный из виданных мной городов, которому не следует со временем меняться.

Они в недоумении переглянулись:

— Почему же? Кто это сказал? — и повели меня показывать висячую улицу, которую недавно проложили над бамбуковою рощей, театр теней, сооружаемый на месте собачьего питомника, переместившегося в бывший лазарет, закрытый после излечения последних зачумленных, только что открытые речную гавань, статую Фалеса, горку для тобоггана.

— А не нарушают эти новшества астральный ритм города? — спросил я.

— Соответствие меж нашим городом и небом столь полно,— был ответ,— что любые изменения в Андрии приводят к каким-то новшествам и среди звезд.

Их астрономы после каждой перемены в Андрии, вглядываясь в телескопы, извещают о рождении новой звезды, о пожелтении далекой красноватой точки на небосводе, расширении туманности или закручивании спирали Млечного Пути. Любая перемена вызывает череду других — и в Андрии, и среди звезд, поэтому и небосвод, и город постоянно изменяются.

Что до натуры местных жителей, то следует назвать два их достоинства: уверенность в себе и осмотрительность. Убежденные, что всякое городское новшество влияет на рисунок неба, они перед принятием любых решений взвешивают риск и вероятную пользу для себя, для всех сущих городов, для мироздания.

Ты упрекаешь меня в том, что каждый мой рассказ мгновенно переносит тебя в самый город, а о том, что простирается меж городами,— море, поля ржи, болота или лиственничные леса,— я никогда не сообщаю. В ответ я расскажу тебе одну историю.

В славном городе Цецилия я встретил как-то козопаса, гнавшего вдоль самых стен домов трезвонившее колокольчиками стадо.

— Благословенный небесами,— останавливаясь, обратился он ко мне,— не скажешь ли ты, что это за город?

— Да не оставят тебя боги! — воскликнул я.— Как можно не узнать достославную Цецилию?

— Не взыщи,— сказал он,— я пастух, перегоняю коз от пастбища к другому. Случается нам проходить и через города, но мы не различаем их. Спроси название любого пастбища — я знаю все: Луг среди Скал, Зеленый Склон, Трава в Тени. А города для меня безымянны, это разделяющие пастбища места без зелени, где на перекрестках мои козы, пугаясь, разбегаются и мы с собакой мечемся, стараясь удержать их вместе.

— В отличие от тебя, я узнаю лишь города и не способен различать то, что их разделяет,— ответил я.— Там, где нет людей, все травы и все камни кажутся мне на одно лицо.

С тех пор прошло немало лет; я побывал во многих городах, изъездил континенты. Раз, шагая меж одинаковых домов, я заблудился. Обратился к встречному:

— Да хранят тебя бессмертные, не скажешь ли ты, где мы?

— В Цецилии, а где ж еще? — ответил он.— Ходим, ходим с козами по улицам ее и все никак не выйдем...

Несмотря на длинную седую бороду, я узнал его — это был тот пастух. За ним тянулось несколько облезлых животин — настолько тощих, что уже и не смердели. Они щипали грязную бумагу из мусорных баков.

— Не может быть! — воскликнул я.— Я сам, бог весть когда, вступил в пределы города и с тех пор иду по улицам, иду... Но от Цецилии он очень далеко, а я еще не вышел за его пределы.

— Все смешалось,— отвечал мне козопас,— теперь везде Цецилия. Здесь некогда была Лужайка Мелкорослой Сальвии. Мои животные узнали ее по траве на разделительном газоне.

Сивилла, спрошенная о судьбе Мароции, изрекла:

— Вижу я два города: один — крысиный, другой — ласточкин.

Пророчество истолковали так: ныне Мароция — город, где все рыщут по клоакам, точно стаи крыс, вырывающих друг у друга из зубов объедки, выпавшие из пастей более грозных их собратьев; однако начинаются иные времена, когда в Мароции все примутся летать, как ласточки в летних небесах, перекликаясь будто забавы ради, демонстрируя в паремии виртуозные фигуры и очищая воздух от комаров и мошкары.

— Пора крысиным временам закончиться и воцариться ласточкиным,— заявляли самые решительные. В самом деле, невзирая на угрюмо-убогое главенство крыс, чувствовалось: в людях, которые не слишком на виду, подспудно зреет нечто схожее с порывом ласточек, легкими взмахами хвоста указывающих, где воздух чист, а лезвиями крыльев прорезая кривую раздвигающегося горизонта.

Прошли годы, и я вновь попал в Мароцию; здесь полагают, что пророчество Сивиллы давно исполнилось: былые времена забыты, новые в разгаре. Город, безусловно, изменился, и, возможно,— к лучшему. Однако если я в Мароции и видел что-то похожее на крылья, так это только подозрительные зонты, нависшие под глазами жителей, глядевшими из-под тяжелых век; есть люди, верящие, что они летают, но в лучшем случае им удается оторваться от земли, размахивая обширными, как крылья летучей мыши, полами пальто.

Но случается порой и так: шагая вдоль какой-нибудь глухой стены Мароции, вдруг совершенно неожиданно ты видишь, как в ней образуется просвет, на миг проглядывает другой город и тотчас же исчезает. Может, просто надо знать какие-то слова, какие-то жесты и должный их порядок или ритм, а может быть, достаточно чьего-то взгляда, ответа, знака или нужно, чтобы кто-то сделал что-то, просто чтоб доставить удовольствие другому,— и тогда мгновенно все пространства, расстояния, высоты изменяются, и Мароция преображается, становится хрустальной, прозрачной, точно стрекоза. Но нужно сделать так, чтоб все случилось будто невзначай, не придавая этому особого значения, не претендуя на осуществление решающей операции и постоянно помня, что с минуты на минуту прежняя Мароция вновь сомкнет над головами потолок из камня, плесени и паутины. Стало быть, оракул был не прав? Ну отчего же. Я истолковываю сказанное так: в Мароции два города — крысиный и ласточкин; оба постепенно изменяются, но неизменно соотношение между ними: из первого стремится вырваться второй.