Горан Петрович - Остров и окрестные рассказы

— И Александр Македонский принял приглашение, — продолжал дедушка. — Так как блеск своих позолоченных доспехов ему пришлось оставить у входа, а в доме старца было мало света, ему удалось рассмотреть только глинобитный пол, деревянную мебель грубой работы, пару шкур на стенах да несколько глиняных кувшинов на крючках. Над потухшим очагом стояла посудина с какой-то простой пищей. «Добро пожаловать!» — произнес старец слишком громко, как всегда разговаривают люди, долго прожившие в одиночестве, а потом жестом пригласил гостя к столу, на который опирался косой столб солнечных лучей, проникавших через единственное открытое окно. Александр Македонский шагнул в сторону приветствия. «Пряжка королевства, которое располагается вдоль края света!» — пояснил старец, когда гость приблизился к столу, заваленному пергаментами и книгами, разнообразными перьями и чернильницами. «Осмотрись, спешить тебе некуда, здесь все три времени в моей власти!» — воскликнул самозваный властелин, вытащил из невидимого кармана кусочек молчания, поставил на пол свой треногий табурет и грузно опустился на него.

Самым подходящим местом для ожидания внутри развалин мне показалась буковая колода, опиравшаяся на два камня. Ящерица, не привыкшая опасаться людей, лениво приподняла отяжелевшие веки и тут же снова погрузилась в сны. Мы с дедушкой сидели и крошили молчание. Муравьи тонкой цепочкой текли по направлению к крошкам, хватали их, тащили куда-то под землю. Вот откуда там, под землей, столько тишины, подумал я. Время то ли остановилось, то ли текло дальше, я не был уверен в своих ощущениях.

— Да! — неожиданно встрепенулся дедушка, муравьи разбежались. — В тех книгах, которые разглядывал Александр, были записаны всевозможные истории о том и о сем, о крылатых конях и жар-птицах, о разливающемся рекой лунном свете и чародеях, о сражениях и юных влюбленных, об источниках с живой водой — чего-чего там только не было! Александр Македонский читал и читал. Властелин края света все делал сам: чистил скребницей крылатых коней, учил летать птенцов жар-птицы, очищал от мрака дельту лунной реки, расчесывал длинные волосы красавицам, служил придворным шутом и мудрецом, кузнецом и ювелиром, был владыкой и подданным... Когда Александр Македонский оторвался от описания мозаик и встал, он с изумлением заметил, что край его плаща касается не глинобитного пола, а великолепного мозаичного покрытия, составленного из кусочков тысяч цветов и оттенков! «Видишь, как я напишу, так и будет!» — сказал правитель края света, поднимаясь со своего табурета. «Твое королевство нельзя завоевать, потому что оно выдуманное, потому что на самом деле оно не существует?» — спросил Александр. «Ох, как ты ошибаешься, не существуют только формы, не имеющие краев! Край — это именно то, что определяет размеры, а значит, и форму существования вещей!» — попытался объяснить старик.

— Мир — это блюдо, окаймленное рассказом, — повторил я давешнее дедушкино заявление.

— Так оно некогда и было, — кивнул он. — Но дай мне закончить. Властелин края света приготовил пир из самых удавшихся ему описаний. Они ели рыбу, которая нерестится где-то в окрестностях Луны, пили вино из винограда, который дозревает на самом отвесном склоне края мира, там, где лоза ближе всего к солнечным лучам. И тут, когда на глазах Александра скромная постройка начала превращаться в дворец с бесчисленным множеством окон и дверей, тишину разорвал крик, раздавшийся во дворе. Хозяин и гость отставили в сторону хрустальные кубки и вышли на крыльцо. Александр Македонский был неприятно удивлен, узнав гонца, которого он еще в первый день военного похода отослал в столицу. Некогда совсем юный отрок, а теперь уже зрелый муж запыхавшись кричал, не покидая седла покрытого пеной коня: «Государь! Государь, наконец-то я вас настиг! Дурные вести! Государь, по империи бродят зловещие слухи о вашей гибели! Назревают беспорядки, среди вельмож начались междоусобицы!» Александр побледнел, схватил свои сверкающие доспехи и хотел было броситься к коню, но старец с табуретом под мышкой опустил руку на его плечо. «Куда ты, Александр? Разве не затем, чтобы завоевать край света, ты пришел сюда? Можешь считать, что ты добыл себе этот венец славы! Гонец, тебе здесь не место, немедленно возвращайся туда, откуда пришел! Расскажи всем, что Александр Македонский остался в королевстве, которое объемлет все сущее в этом мире!»

— Ну, дедушка, это уж ты хватил! — сказал я и, сам не понимая почему, встал, чтобы идти назад. — Может быть, тебе неизвестно, но Александр Македонский умер очень молодым в своей столице!

— А разве я утверждаю что-нибудь другое? — дед по-прежнему сидел на колоде рядом с уснувшей ящерицей. — Ясное дело, что умер, раз он встретил паломника с ушастой совой, сидящей в его шляпе, как в гнезде. После встречи с ним в живых не остался никто, в том числе и Александр Македонский, несмотря на то что правил он всем миром. Кстати, я вот вижу, что ты уже собрался назад, а тебе известно, где находится могила Александра Македонского?

— Нет, — ответил я. — Этого не знает никто.

Дедушка многозначительно молчал. Из травы осторожно высовывались муравьи, высматривая себе добычу — крошки тишины.

— Хей! — воскликнул я. — Ты что, хочешь сказать?..

— Эхей! — то ли ответили стены Эхей-двора, то ли эхом отозвался мой голос, отраженный краями какого-то необъятного пространства.

Действительно, похоже, что очень многое на белом свете было поставлено с ног на голову. Возвращение оказалось несоразмерно коротким. Несмотря на то что, когда мы пустились в обратный путь, начинали сгущаться первые сумерки, возле дома мы оказались в то же самое время дня, стемнело не больше, чем на один шаг.

— Сослужи мне службу, — попросил дедушка, когда мы вошли во двор. — Поменяй сегодня занавески на окнах ты. Выбери какие-нибудь по светлее, без облаков, если можно, с вышитой полной луной.

— Хорошо, — ответил я. — А ты? Что будешь делать ты?

— Просто немного отдохну на скамейке, — ответил он.

Я вошел в дом. Странно, я ступал по полной тишине. Как только бабушке удалось вымести все эти, почти целый век растаскивавшиеся по дому, поскрипывания половиц, усталое дыхание балок, хлопанье ставен, потрескивание штукатурки и потягивание трещин? Кто-то набросил на зеркало в коридоре черный платок. Кто-то оставил открытой дверь в дедушкину комнату. Кто-то, скрестив руки, лежал в гробу на середине стола. Трепещущее пламя восковой свечи освещало лицо умершего, бледное лицо моего дедушки.

— Где ты был? — спросил меня отец, а может быть, и мать — в скорби и голоса, и лица у всех становятся похожими.