Евгений Гришковец - Год жжизни

Почти сложил дорожную сумку. Утром полечу в Хабаровск. Там уже сейчас утро, а здесь город только затих и уснул. Промахну часовые пояса и сутки насквозь и прибуду в восемь утра, а вечером — спектакль… Домой вернусь только 22 июня.

Закончился первый день наступившего лета. Так сейчас хорошо в Калининграде! Всю неделю стояла тёплая, безоблачная погода. Не жаркая, а тёплая и нежная. У моря прохладнее, чем в городе. Отчаянные и выпившие люди активно пробовали балтийскую волну, открывали сезон.

Вчера допоздна с дочерью смотрели «Чужих-2». У неё начались каникулы, и она ощущает лето как бесконечно длинное и полное надежд время. К моему удивлению, для неё фильм «Чужие» — неизвестное кино. Смотрел с ней этот фильм и видел его как бы её глазами. Увидел, что в фильме много весьма архаичных эффектов, которые раньше мне казались убедительными. Помню, как мне было страшно, в какие-то моменты я просто не мог смотреть на экран. А ей не было страшно, она смотрела, смотрела, да и уснула, практически в самом волнующем месте.

Как-то участвовал в конкурсе пьес как член жюри. Читал много драматургических текстов. И попался мне один текст, который начинался монологом героя. В начале пьесы, как бы в прологе, герой рассуждает приблизительно так: «Как было бы легко и приятно рассуждать о жизни, о том, что происходит вокруг, говорить о том, что вижу. Как было бы хорошо вспоминать про детство, воспроизводить разные подробности прожитого… если бы не было Гришковца».

Помню, как удивился прочитанному. Удивился тому, что для кого-то являюсь давно существующим культурным фактом, и при этом фактом, препятствующим свободному творческому процессу. Кстати, пьеса была неплохая. Но странно ощущать себя отделённым от себя самого. Очень хочется перед кем-нибудь извиниться (улыбка).

Лечу сначала в Хабаровск, потом во Владивосток, потом Одесса, Днепропетровск, Запорожье, Симферополь, Севастополь. Поработаю Гришковцом, как крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом (улыбка). Теперь выйду на связь, когда доберусь до Москвы (10–11 июня). С кем-то из вас наверняка встречусь в реальном, не цифровом пространстве. Подходите, говорите, что ОТСЮДА. Я всегда рад.

Летел из Владивостока 9 часов через 7 часовых поясов.

Сыграл два спектакля в Хабаровске, два во Владивостоке. Сильно обрадовал меня на этот раз Хабаровск. Была чудесная погода, настоящий разгар лета. И такое было ощущение, что город совершенно приморский, что если ехать по центральной улице, упрёшься в роскошную набережную. Полагаю, что такое ощущение возникало оттого, что город ещё не отошёл от праздника, бурно отметив свое стапятидесятилетие. Все ходили вальяжные, неторопливые, гуляющие. И конечно, девушки оставили на себе совсем немного одежды, а в Хабаровске, оказывается, много красивых девушек.

Есть у меня в Хабаровске товарищ и друг, Саша Ким. Он всё время ворчит, что я про его город говорю только одно: что он далеко. «Неужели ты ничего, кроме того, что Хабаровск далеко, сказать про наш город не можешь?!» — ворчит Саня.

Ну что, Саш, доволен? (Улыбка).

После второго спектакля ко мне на сцену Хабаровского музыкального театра вышел из зала Джамал Беридзе, с которым мы вместе служили, про которого я написал в книге «Планка» и которого разыскивал двадцать лет. Несколько раз, будучи в Тбилиси, я в прямом эфире разных программ и грузинских телеканалов обращался с просьбой ко всем, кто слышит, помочь разыскать моего сослуживца Беридзе. Мои грузинские друзья пытались его найти. Я не знал его отчества, знал приблизительно год рождения, а также то, что он родился и жил недалеко от Батуми, кажется, в поселке Махинджаури. Но Беридзе в Грузии больше, чем у нас… Ивановых, например. А Джамал, оказывается, в Грузию после службы не вернулся, остался на Дальнем Востоке. Он не знает, что я написал про него в книге, видел меня иногда по телевизору и читал в каких-то газетах и журналах. Он давно уже для друзей и знакомых не Джамал, а Дима или дядя Дима, не потолстел, не похудел, только здорово поседел… Как же мы с ним выпили водки!!! Я не припомню, чтобы так напивался в этом веке. Когда мы расстались, я сидел в баре и рыдал, рыдал от пьяного изумления и неспособности справиться с навалившимися на меня ощущениями прожитых лет, остро нахлынувшей юности, дружбы, чего-то непроходящего и на самом деле давно ушедшего. А на следующий день я улетел во Владивосток.

Как же грустно было улетать! Уж очень у нас большая страна. Всегда есть чувство сильного расставания с владивостокскими друзьями и тревожное колющее сомнение по поводу того, побываю я здесь когда-нибудь ещё или нет. Сходили на катере на Русский остров, побывал на руинах моей воинской части. Три года назад руины были более фундаментальными, за это время произошли очень большие разрушения. Такое чувство, будто кто-то включил ускоренные коррозию, ветшание и тлен. Ещё три года назад я мог зайти в помещение, где когда-то стояла моя койка и проживала седьмая учебная рота. Сейчас уже туда не войти, обрушилась даже лестница. Видимо, так тому и быть. Взял с развалин кирпич, притащил в Москву. Обязательно дотащу до Калининграда, пусть лежит Дома, красивый, старинный: эти казармы строили ещё до революции, сразу после Русско-японской войны.

Периодически кто-нибудь в комментариях пишет мне такую фразу: «Слишком много текста». Ох, с какой же радостью я баню авторов этого высказывания! Гуляете по Интернету — гуляйте в другом месте, не заходите на эту территорию. А одна, судя по всему, барышня, написала мне по поводу предыдущего текста: «Не лень вам было тащить кирпич через всю Россию?». Хотел я ей сказать, что она дура, но этого делать не стал. Не лень, красавица, не лень! Мой кирпич, куда хочу, туда и таскаю. А ещё я очень неленивый человек. Как же иногда меня раздражает глупость! Порой думаю, что привык, а тут как-нибудь натолкнешься на особо инициативную дурь, и сдерживаться даже не хочется. Но дурой я её не назвал, удержался — воспитывали так.

До сих пор не могу отойти от встречи с Джамалом. У него очень непростая жизнь последние двадцать лет, он за три минуты рассказал мне свою историю, и у меня было только одно желание, которое я тут же и осуществил: я обхватил голову руками со словами: «Боже мой! И как ты ещё жив остался?!» А он жив, по-житейски силён и даже спокоен. Когда мы встретились, он уже минут через десять забыл о том, что я известный писатель и артист, вёл себя по отношению ко мне покровительственно, как когда-то на службе, где всегда старался меня оберегать, ощущая себя большим, сильным, умным и знающим жизнь, а меня — странным, чувствительным и не очень приспособленным к этой самой жизни. Он не знает, что я про него писал, и я думаю, что ему не нужно этого знать, во всяком случае, я не стал ему об этом рассказывать. Зачем? Он человек по-настоящему застенчивый, еще застесняется. Но уж точно не возгордится, так что пусть будет всё как есть.