Евгения Доброва - A под ним я голая

Он сделал еще несколько заходов, но все впустую: дверь перед ним захлопнули крепко. А потом Тамара неожиданно разругалась с матерью, снялась с якоря и вернулась с дочерьми в Ростов. Так Елена получила не одну, а сразу две комнаты.

Определенно, у Родиона в тот год был очень плохой гороскоп. После случая с запиской судьба поставила еще одну подножку: посадили банкира. Особняк опечатали, и из дома с мраморными лестницами пришлось перебраться в хибарку-пятистенок в соседней деревне Грибаново. Доходы тоже сократились: вместо прежней увесистой пачки купюр от банкира в бухгалтерии конторы по производству ветряных электростанций, куда Родион устроился сметчиком, теперь по двадцать пятым числам его ждали несколько бумажек. Тоже, в общем, неплохо, но по сравнению с прежним буржуйством – как полсиницы в руке.

В этой нижней точке синусоиды я ему и попалась – на углу Нелидовской и Сходненской, с пакетиком лапши в руках.

Так спасал он меня – или ловил?

Сочинительство напомнило сцену из фильма. Людоедша готовит обед; на первое суп с фрикадельками. Камера берет крупный план, потом наезжает на котелок – и видно, что это не фрикадельки вовсе: в золотистом бульоне, бурлящем на огне, плавают маленькие человеческие головки.

Я людоедша и есть; в растворе моего рассказа бултыхаются персонажи. Всплывет Колесниченко Родион и вновь идет ко дну – характер у него тяжелый, как топор. Качнусь на поверхности я… Мелькнет Леня…

Посмотрит сквозь толщу бульона Марина… Прибьются пеной к бортикам Елена, Тамара, дети…

Иногда я впадаю в отчаяние: я выдумала, собственным роллером написала героев, а теперь не знаю, что с ними делать. Стою и смотрю на котел. А они там кипят.

Склонюсь над плитой и мешаю, мешаю человечков в бульоне. Посолю. Поперчу. Добавлю деталей. Попробую. Нет, не готово…

Фен для волос японской фирмы «Супра» я получила в подарок на Восьмое марта, предварительно прожужжав Родиону все уши о том, что у меня в жизни никогда не было плеера. Это был хороший фен, очень мощный, волосы высыхали за минуту. Я пользовалась им с удовольствием, пока не произошел следующий случай.

В один прекрасный день Родион проснулся и не обнаружил чистых носков, а через полчаса ему нужно было выходить на работу.

– Сейчас-сейчас, – сказала я, схватила его вчерашние и побежала в ванную. Через минуту они были чистые, но сырые. Я сняла с крючочка чудо-фен, натянула на него первый носок и включила продувку на полную мощность. Наполненный воздухом, он стал похож на маленький воздушный шарик. Еще через полминуты носок был сух, но испорчен, ибо на нем прожглась дырка.

– Сколько же там градусов, спрашивается? Сто? И я этим голову сушу! – ужасалась я, сидя на кухне и штопая на стакане носок. И тут в соседней комнате раздался грохот. Господи, что он там делает? – подумала я. Через секунду послышался жалобный вопль:

– Я чуть не убился!

– Ты упал?

– Нет. То есть да. Турник упал. А я на нем висел.

С недошитым носком в руках я бросилась в комнату. Родион сидел на полу, прислонившись к стене, и потирал левое колено.

– Как это ты?

– Зарядку делал…

Я сбегала в ванную за фастум-гелем, смазала Родиону коленку – ушиб оказался несильным – и помогла подняться. Вместе мы осмотрели рухнувшую стальную перекладину и дверные откосы. И выявили причину. Оказалось, с одной стороны узбеки ввинтили слишком слабый дюбель, вот конструкция и не выдержала восемьдесят пять кило человеческого веса.

– Накосорезили! Повесить не могли по-человечески! – разозлилась я. – А если бы их лепнинища ночью на голову свалилась?

Прихрамывая, Родион пошел в спальню одеваться. Он уже начинал опаздывать; а вот этого он терпеть не мог. Отреставрированный носок его тоже не очень обрадовал. Было понятно, что день не задался. Это означало, что вечером лучше куда-нибудь смыться.

Двадцать девятого декабря издательство в добровольно-принудительном порядке уселось праздновать Новый год. Косая испекла торт и выложила на нем крыжовинками «2000». Я на эти циферки посмотрела и вообще ничего есть не смогла. Стала пить чай. Корольков специально выделил по случаю праздника денег, чтобы я взяла не обычный «Майский», а юннань «Золотая обезьяна». И чего ему эта обезьяна вдруг понадобилась, вон зеркало у ресепшна висит, смотрись хоть каждый день.

Фу! Ну и запах у напитка. Как в зоопарке! Я даже сначала подумала, что забыла чайник с вечера помыть, и он изнутри заплесневел. Сделала вид, что отхлебнула, благо чашка непрозрачная.

– Как чай? – спрашивает Корольков. – Что скажешь?

– Истошно вкусный.

Экспериментатор чертов! Гурман селедочный! Держись, я тебе такое после праздников заварю!

– Ой, а что это мы без музыки сидим? – спохватилась Косая и включила «Русское радио».

– Потанцуем? – пригласил меня Чипыжов. Я вспыхнула. И не сдвинулась с места.

– Как хочешь, у нас демократия, – сказал он и, слегка пританцовывая, направился к столику Владлены Узьминичны. Она уже выпила пару бокалов шампанского и в сотый раз рассказывала историю о том, как потеряла букву.

Когда выдавали паспорта, в их селе была еще одна женщина по имени Владлена Кузьминична, жена председателя колхоза, и вот представьте, председательша подкупала паспортистку, чтобы нашу Владлену записали без буквы «К» – мол, не расслышали, – а ей сказали, что все, бланков лишних нет. На «В» от Владлены они покуситься не могли, за это и сесть можно, а вот по батьке обрезали. Со временем Узьминична привыкла к своему новому отчеству и сама уже не хотела менять – она ведь была сирота, Кузьму ей в детдоме выдумали, что он ей, Кузьма, дурак деревенский, даже поговорки про него все глупые… А тут такая экзотика досталась.

– Тряхнем стариной, Узьминична, – зовет ее Чипыжов. – Запиши меня на кадриль.

Узьминична и рада, что с нее взять, кокетка. Главный график аккуратно, словно боясь поломать, крутит бабку влево и вправо – глаза ее горят из-под огромных ресниц, и она совершенно спокойно танцует все фигуры. Blondy Vladdy! Эх, понеслась душа в рай, еще и кавалера загонит.

Не загнала. Чипыжов остался цел и невредим и после пирушки подбросил меня до метро.

– Ты замужем? – поинтересовался он с самой беспечной интонацией, выруливая по темным проулкам на Садовую-Триумфальную.

Такого вопроса я ждала, поэтому ответ придумала заранее.

– Я очень прожорливая, – сказала я Чипыжову. – Очень. Как гусеница. Вы меня не прокормите.

После Нового года Корольков решил кинуть нам кость.

– Выделяю на всех семьсот долларов за успех нашего издательства на книжной ярмарке, – объявил он торжественно. – Книжки-вырезалки разошлись за три дня! Вы – трудовой коллектив, вот соберитесь и решайте, кому сколько, а потом доложите.