Питер Хёг - Фрекен Смилла и её чувство снега (с картами 470x600)

— Я тут тебя жду. Яккельсен. Мы здесь обращаемся друг к другу по фамилии. Приказ капитана.

Он внимательно разглядывает меня.

— Держись поближе ко мне — я могу пригодиться.

На носу у него сеточка веснушек, волосы рыжие и вьющиеся, глаза над сигаретой наполовину прикрыты, они ленивые, изучающие, бесстыдные. На вид ему лет семнадцать.

— Для начала можешь принести мой багаж.

Он неохотно встает, роняя сигарету на палубу, где она остается тлеть.

С трудом он втаскивает коробку по трапу и ставит ее на палубу.

— У меня, между прочим, больная спина.

Заложив руки за спину, он ленивой походкой идет впереди меня. Я с коробкой следую за ним. Всему корпусу судна передается низкая непрерывная вибрация больших машин, напоминая о том, что судно готово к отплытию.

По одному из трапов мы поднимаемся на верхнюю палубу. Здесь нет запаха дизельного топлива, воздух пахнет дождем и свежестью. В коридоре справа белая стена, слева множество дверей. Одна из них - моя.

Открыв ее, Яккельсен отступает в сторону, чтобы я могла войти, потом заходит, закрывает дверь и прислоняется к ней.

Отодвинув коробку в сторону, я сажусь на койку.

— Ясперсен. Согласно списку команды. Твоя фамилия Ясперсен.

Я открываю шкаф.

— Слушай, как насчет того, чтобы быстренько трахнуться?

Я раздумываю, не ослышалась ли я.

— Женщины от меня без ума.

В нем появилась какая-то бойкость и живость. Я встаю. Надо избегать ситуаций, когда тебя могут удивить.

— Прекрасная идея, — говорю я. — Но давай отложим это до твоего дня рождения. Пятидесятилетия.

У него разочарованный вид.

— К тому времени тебе стукнет девяносто. И это будет совсем неинтересно.

Он подмигивает мне и выходит.

— Я знаю море. Держись поближе ко мне, Ясперсен.

Потом он закрывает дверь.

Я распаковываю вещи. Душ находится в коридорчике. Вода в кране горячая, как кипяток. Я долго стою под душем. Потом намазываю себя миндальным кремом и надеваю тренировочный костюм. Запираю дверь и ложусь под одеяло. Мир может сам добраться до меня, если я ему очень понадоблюсь. Я закрываю глаза и опускаюсь. Через ворота. На столе медленно проступает Ааюмаак. Во сне я осознаю, что это сон. Можно дожить до такого возраста и такого периода в своей жизни, когда даже в кошмарах начинает появляться нечто умиротворяющее и привычное. Что-то вроде этого и происходит со мной.

Потом звук двигателя усиливается, и поднимают якорь. Потом мы плывем. Потом Яккельсен открывает мою дверь.

Я знаю, что заперла ее. У него, должно быть, есть ключ. Такую мелочь стоит запомнить.

— Твоя форма, — говорит он из-за двери. — Мы ходим в форме.

В шкафу лежат слишком большие для меня синие брюки, слишком большие синие футболки, слишком большой и бесформенный, словно мешок для муки, синий рабочий халат, синий шерстяной свитер. Внизу стоят короткие резиновые сапоги, до которых мне еще расти и расти, размеров пять-шесть, чтобы они стали мне впору.

Яккельсен ждет снаружи. Он бросает на меня критический взгляд поверх своей сигареты, но ничего не говорит. Пальцы его барабанят по переборке, в нем появилось какое-то новое беспокойство. Он идет впереди меня.

В конце коридора он поворачивает налево, к трапу, ведущему наверх. Но я выхожу направо, на палубу, и он вынужден идти следом.

Я останавливаюсь у борта. Воздух насыщен ледяной влагой, ветер сильный, порывистый. Впереди справа виден свет.

— Хельсингёр–Хельсинборг. Самый напряженный фарватер в мире. Маленькие пассажирские паромы, железнодорожные паромы, огромная гавань прогулочных яхт, контейнеровозы. Каждые три минуты судно проходит. Другого такого места нет. Мессинский пролив, я бывал там много раз, это ерунда. Вот это — это действительно пролив. А в такую погоду, как сейчас, на радаре помехи — тут плывешь словно подводная лодка в молочном супе.

Его пальцы нервно барабанят по планширю, но глаза пристально смотрят в ночь, и в них что-то, напоминающее восторг.

— Мы ходили здесь, когда я был в мореходном училище. На парусном судне. Солнце светит, по левому борту Кронборг. Девчонки в яхтенной гавани приходили в восторг, когда нас видели.

Я иду впереди. Мы поднимаемся на три этажа и выходим на навигационный мостик. Справа от трапа за двумя большими стеклянными окнами находится штурманская рубка. В помещении темно, но над развернутыми морскими картами тускло светятся цветные лампочки. Мы заходим в рулевую рубку.

Свет здесь погашен. Но под нами, освещенная единственным палубным фонарем, выдаваясь на семьдесят пять метров вперед, в ночь, лежит палуба «Кроноса». Две шестидесятифутовые мачты с тяжеловесными грузовыми стрелами. Рядом с каждой мачтой четыре лебедки, у трапа, ведущего на короткую палубную надстройку, находится отсек управления лебедками. На палубе между мачтами, под брезентом, прямоугольный контур, где несколько маленьких синих фигурок крепят длинные поперечные каучуковые стропы. Наверное, это МДБ, списанный с военно-морского флота десантный бот. На носу — большое якорное устройство и разделенный на четыре части люк трюма. Вдоль леера через каждые тридцать футов белые прожекторы на стойках. Кроме этого — пожарные гидранты, огнетушители, спасательное оборудование.

Больше ничего. Палуба приведена в образцовый порядок, и все готово к отплытию.

А теперь на ней уже и нет никого. Пока я стояла, синие фигурки исчезли. Свет гаснет, палубы не видно. Далеко впереди, там, где форштевень врезается в волны, внезапно возникают белые протуберанцы брызг, По обе стороны корабля, на удивление близко, проступают огни берегов. Под дождем желтый свет прожектора делает замок Кронборг похожим на вполне современную тюрьму.

В темноте помещения отчетливо видны два зеленых, медленно вращающихся луча на экране радара. Красная матовая точка в большом водяном компасе. В центре у окна, положив руку на румпель, вполоборота к нам стоит человек. Это капитан Сигмунд Лукас. За ним прямая, неподвижная фигура. Рядом со мной, беспокойно покачиваясь на носках, стоит Яккельсен.

— Вы свободны.

Лукас говорит это тихо, не оборачиваясь. Фигура, стоящая за его спиной, исчезает за дверью. Яккельсен следует за ней. На какое-то мгновение его движения перестают быть ленивыми.

Глаза медленно привыкают к темноте, и из ничего возникают приборы, некоторые из них мне знакомы, некоторые — нет, но всех их объединяет то, что я всегда держалась от них подальше, потому что они имеют отношение к открытому морю. И потому что для меня они символизируют культуру, которая воздвигает неодушевленную преграду между собой и стремлением определить, где находишься.

Жидкокристаллический дисплей компьютера спутниковой навигации, коротковолновый радиоприемник, «Лоран-С» — радиолокационная система, в которой я так и не смогла разобраться. Красные цифры эхолота. Навигационный гидролокатор. Креномер. Секстан на штативе. Приборная доска. Машинный телеграф. Вращающиеся стеклоочистительные устройства. Радиопеленгатор. Авторулевой. Две панели с вольтметрами и контрольными лампочками. И надо всем этим — настороженное, непроницаемое лицо Лукаса.