Анчи Мин - Императрица Орхидея

— Присмотрите за Тун Чжи, — приказала я носильщикам, а сама вышла из паланкина. Я сделала несколько шагов по траве, туфли тут же промокли от росы. И тут я увидела его, командира верхом на лошади. Чтобы немного успокоиться, я сделала глубокий вдох.

Он неподвижно сидел и смотрел в мою сторону. Туман делал его похожим на бумажный силуэт. Мы с Ань Дэхаем пошли в его сторону.

Он пришпорил лошадь и поскакал нам навстречу. Я смотрела на него в лучах восходящего солнца. Стоило ему меня узнать, как он спрыгнул с лошади и бросился на колени.

— Ваше Величество, Жун Лу в полном вашем распоряжении.

Я знала, что должна сейчас сказать «встань», но мой язык прилип к гортани. Я кивнула, и Ань Дэхай перевел:

— Вы можете встать.

Он встал и показался мне еще выше ростом, чем раньше. У него было довольно грубое лицо и сильная фигура. Я стояла и не знала, что сказать.

— Тун Чжи захотел погулять по лесу, — наконец произнесла я и тут же добавила: — Он хочет поймать кролика.

— Это очень хорошо, — ответил Жун Лу и тоже замялся.

Я посмотрела на него:

— Как успехи гвардейцев?

— Они почти уже готовы к параду, — ответил он с видимым облегчением, оттого что нашлась хоть какая-то тема для разговора.

— А какая у вас главная цель? — продолжала расспрашивать я.

— Хочу развить в своих людях выносливость. Сейчас они могут выстоять в строю полдня, но ведь парад продлится пятнадцать дней.

— Могу ли я быть уверенной, что ты не загоняешь своих людей сверх меры? — спросила я и тут же пожалела о своих словах, потому что этикет запрещал задавать такие вопросы.

По всей видимости, он тоже знал об этом. Он посмотрел на меня, а потом тут же отвернулся.

Мне очень хотелось отослать Ань Дэхая, но я понимала, что с моей стороны это будет опрометчиво. Если меня увидят наедине с Жун Лу, то над нами обоими нависнет опасность.

— Могу ли я попросить Ваше Величество отпустить меня и присмотреть за Тун Чжи? — спросил Ань Дэхай, прочитав мои мысли.

— Нет, — ответила я.

Тун Чжи был очень разочарован: он так и не увидел кролика. Когда мы вернулись во дворец, я пообещала, что для него сделают такого же игрушечного кролика. Ань Дэхай передал мой приказ лучшему императорскому мастеру. Тот попросил на работу пять дней. Тун Чжи ждал с нетерпением.

Вечером четвертого дня мальчику принесли чудесного деревянного кролика, покрытого белой шубкой. Мой сын влюбился в него с первого взгляда С тех пор он почти не прикасался к другим игрушкам, даже самым сложным и красивым. Глаза у кролика были сделаны из рубинов, шубка — из хлопковых и шелковых нитей. Но лучше всего было то, что кролик, если дернуть за потайную веревочку, мог двигать ногами. Когда Тун Чжи сажал его на пол, он прыгал, как настоящий.

В течение нескольких дней все внимание Тун Чжи было сосредоточено на кролике. У меня появилась возможность поработать вместе с Нюгуру над государственными бумагами, составленными Су Шунем. Мой кабинет был завален документами до такой степени, что негде было повернуться.

Нюгуру очень быстро отказалась приходить работать. Она начала выискивать для этого всяческие предлоги и даже привела мысль древнекитайского философа: «Мудрый муж производит на других впечатление тупицы». Она считала, что если мы последуем этому совету, то Су Шунь в скором времени от нас отвяжется.

— Мы одурачим его и обезоружим без всякого оружия, — сказала она, улыбаясь своему собственному каламбуру.

Я не разделяла фантазий Нюгуру. Возможно, мы кого-то и одурачим, но только не Су Шуня. С Нюгуру было еще больше хлопот, чем с моим сыном. Когда она уставала, начинались истерики и капризы. Она жаловалась на все: на стрекот сверчков, на вкус супа, на пропущенную петлю в вышивании. И тут же просила меня прийти ей на помощь. Мне приходилось бросать работу и заниматься ее мелкими проблемами. В конце концов я согласилась не мучить ее государственными делами, но только с одним условием: она будет читать все мои резолюции и ставить свою печать на те бумаги, которые я сама буду составлять от имени Тун Чжи и которые будут запечатаны моей печатью.

Каждый вечер, когда я собиралась лечь спать, Ань Дэхай готовил мне чашку крепкого чая «Черный дракон». Дело в том, что, нагружая меня работой, Су Шунь имел намерение дискредитировать меня в глазах двора. Раз я сама, добровольно, вызвалась накинуть на свою шею эту петлю, то он старался ее покрепче затянуть. Он плохо меня знал. Меня вдохновляла самая простая и прагматичная цель — помочь своему сыну. Но я тоже просчиталась: пока я укрепляла один свой фланг, другой оставался незащищенным. Оказалось, что императорские наставники, ответственные за воспитание Тун Чжи, были друзьями Су Шуня. Такое наивное невежество оказалось едва ли не самой крупной моей жизненной ошибкой. Я не осознавала грозящую Тун Чжи беду до тех пор, пока не стало слишком поздно.

В какой-то момент я почувствовала себя совершенно беспомощной и потеряла веру в будущее. Вся моя решительность куда-то испарилась, и я поняла, что абсолютно не владею информацией. Тематика документов была необозримой. Попытки уловить суть напоминали карабканье по смазанному жиром шесту. Тогда я решила сконцентрироваться на чем-нибудь одном, а именно на роли правительства, и во что бы то ни стало прорваться сквозь сплетенные вокруг меня сети коррупции. Я попыталась обрисовать базовые контуры вопросов, установить, так сказать, их скелет и оценивать исключительно по их реальному смыслу и важности. Кроме того, я сконцентрировалась на том, чтобы завязать знакомства с людьми, обладающими властью и влиянием. Кроме чтения докладов, я начала изучать людей из провинции, их корни, их отношения с аристократической верхушкой и с нами. Разумеется, особое внимание я уделяла их ответам на наши вопросы, большей частью доставляемые принцем Гуном. Я всегда любила оперы, но тут моя повседневная жизнь стала представлять собой нечто гораздо более эксцентричное и рискованное, чем выдуманное и разыгранное на сцене действие.

Таким путем я узнала о людях очень много и изучила их очень хорошо. Одну бумагу я получила от нанятого на работу принцем Гуном англичанина по имени Роберт Харт, который был начальником китайской таможни. Человек приблизительно моего возраста, к тому же иностранец, он был ответствен едва ли не за треть годового дохода нашей страны. Он докладывал, что, собирая пошлины в одной провинции, он встретил со стороны местных жителей серьезное сопротивление. Многие влиятельные китайцы, включая самого преданного моему бывшему мужу генерала Цзэнь Гофаня — «Цзэня — отсекателя голов», героя, подавившего восстания тайпинов, — отказывались расставаться с деньгами. Цзэнь объявил, что для решения местных проблем сейчас деньги гораздо нужнее ему самому, чем центральному правительству. Проверенные у него бухгалтерские книги оказались весьма запутанными, и Харт обращался к императору за инструкцией, накладывать ли на генерала взыскания.