Александр Тарнорудер - Ночь - царство кота

— Волнуется кореш насчет полбанки, — Сашка сплюнул под ноги всхрапнувшей лошади.

— Неизжиты еще противоречия между городом и деревней, — сказала член партбюро машинистка Надя.

— Неантагонистические, — поправил парторг Виктор Иваныч.

— Полбанка полбанке рознь, — философски заметил Владлен Иваныч.

— Как Англия с Америкой, всюду галлоны — и всюду разные, — подытожила Татьяна Елисеева, спец по стандартизации и патентам.

— Ну чо вы прям, Татьяна Андревна, с галошами вашими английскими, ну выпить мужик хочет, ну душа горит, а вы его галошами, — обиделся за семенова кореша Серега Водопьянов.

Татьяна беспомощно уставилась на Серегу, а Артем с Сашкой дружно хрюкнули.

— Ну ты, Сережа, даешь, — выдавил Сашка сквозь смех. — Галоши!

Артем подумал, что Сашка еще долго будет вспоминать Сереге галоши. Тем временем, Матвей Кузьмич с мужиком, похлопав друг друга по спине, рука под руку направились к ожидавшей окончания спора группе. Парочка выглядела потрясающе: кругляшок Семенов в тряпичной кепке с эмблемой команды московского Локомотива и в расстегнутой, когда-то зеленой стройотрядовской куртке рядом с белокурым почти что негром на голову выше его в синей застиранной майке и ушанке с развязавшимся ухом.

— Матвей Кузьмич, а чемоданчик?! — укоризненно взмахнул руками Серега, показывая на стоящий в пыли на обочине дороги дипломат. — Какие ж грибы, если без чемоданчика, нам без чемоданчика никак нельзя, нам прям хоть щас домой возвращайся, без чемоданчика-то! — сияющий Серега брал реванш за галоши.

По команде «Енать» чемоданчик снова оказался в руке у Семенова, где и оставался во время перехода до деревни, совершенно бесперспективной в смысле развитого социализма, но абсолютно перспективной касательно маслят. Остальная кладь ехала лошадью, в отличие от живой силы, двигавшейся самоходом. Судя по дороге, цепко державшей глубокие следы дождя недельной давности, автобус в деревню не отменяли — он здесь не ходил никогда.

— Могло быть хуже, — сказала Татьяна Андревна, усаживаясь на террасе рядом с Артемом, после осмотра заброшенного дома, куда привела их ушанка.

— Тань, народ не жрамши, — жалобно и одновременно сурово сказал появившийся из-за сарая Семенов и кивнул головой куда-то за себя, на выросшего за спиной кореша. «Тань» и «народ» вышло жалобно, а «не жрамши» — сурово.

— Петр, — посчитал нужным представиться тот, и после некоторой паузы добавил, — Андреич.

— Татьяна Андревна.

— Артем… Михалыч.

— Ну! Тоже Андревна, — Петр покачал головой и уставился на Таню, как бы желая что-то сказать, но слова не шли.

— Пойду девочек кликну, — Елисеева скрылась в доме.

— Тема, пойдем, дело есть, — отвел его в сторону Кузьмич. — Разбавить надо, сам знаешь как, не впервой, а Петру не наливай, я ему налил уже. С нами сядет — там еще выпьет.

Понятно, что налил Кузьмич не только Петру, но и себе, не станет же Петр, в самом деле, пить один, не по людски это. Третьим взяли Багра. Стол девочки соорудили за какие-нибудь десять минут — подвернувшиеся кстати лабораторные заказы были арестованы и отправлены в общий котел. На разбавку Артему была выделена литра спирта.

— Ну, давайте, — поднялся Кузьмич со стаканом в руке, — здоровье Петра Андреича! — Свободной рукой Семенов надавил корешу на плечо, — сиди, Петро, сиди. Грибник Петр Андреич бывалый, заядлый, можно сказать. Ну, давай, Петро…

Свежеразбавленный спирт был тепловат и шибал. Проголодавшийся народ быстро расхватывал закуску в предвкушении второй. Петро сидел насупившись, не притрагиваясь к еде.

— А эти, что? — громким шепотом спросил он Кузьмича, заметив, что Рината второй раз обнесли, а у Артема спирт остался еще с прошлого раза. — За баб что ли идут?

— Один — татар, а другой — еврей, — ответил Семенов тоже шепотом. — Ты закуси, Петро, закуси, нормальный харч. Багор! Все не лей, на третью оставь! Давай, мужики. Давай, хозяин. За то, значит, чтобы было у нас завтра, в корзине…

— Ты, Семенов, так и скажи: за грибы!

— Вот ты, Тань, всегда так! Нельзя так, понимаешь! Ты, Тань, если не знаешь, то не надо! Не положено это упоминать, счастья не будет. Ну да ладно! — Кузьмич махнул спирта.

Да не ладно…

Дальнейшие события развивались так, что никто из их участников и не пытался о них потом не то что рассказывать — даже заикаться.

Сначала на террасе появился огромных размеров серый дымчатый кот с пушистым, трубой, хвостом. Пригнув голову к дощатому с облупившейся краской полу, принюхиваясь к происходящему, он бесшумно пересек пространство и одним грациозным движением взлетел на спинку старого располосованного кресла, занимаемого Петром Андреичем. Кот положил передние лапы к нему на плечо, а потом медленно опустил голову на лапы, изогнув спину, слегка поводя хвостом из стороны в сторону. Аудитория притихла. Казалось, притих даже гомон окрестного птичьего сброда и шелест веток орешника. Кот утвердился на плече Петра, медленно прикрыл зеленые глаза и замер.

— Рыбалка у нас законная, — произнес ни с того ни с сего Петр Андреич. — Лещ играет. Жирный. Жир так и капает. И щука бьет. И карась берет.

Петр встал и, не говоря ни слова, пошел с террасы в сторону деревни. Кот исчез так же внезапно, как и появился.

По неизвестной причине большинство присутствующих охватила непонятная лихорадочная дрожь: была вывернута надина швейная коробка и извлечена телесного цвета капроновая нитка, с хрустом гнулись в крючки найденные там же булавки, благо, никогда не расставался с шанцевым инструментом Владлен Иваныч, с треском ложились под ноги Сереге плети орешника, порубана на поплавки старая черная бельевая прищепка, и хрен с ним, с грузилом — булавки хватит. С сочным чавканьем отвалилась старая колода, давшую убежище отменному выводку червей, и партавангард в лице Виктор Иваныча и Нади отправился в деревню, по следам Петра, за постным маслом. Под бодрый счет командира «раз-два, енать-рыба» взвод взял направление к реке.

Охота пуще неволи. Что можно словить на телесного цвета капроновую нить, привязанную одним концом к ореховому дрыну, а другим — к грубо загнутой пассатижами булавке? Увы… Но надежда умирает последней, не просто убить оптимизм русского человека: вот она, двупарная полузатопленная лодка — бегом обратно, к сараю, за веслами, за ведром, за «червей еще не забудьте».

— С лодки, мудаки, с лодки она сама пойдет! — летит по-над рекой.

— Енть, енть, енть… — весело шлепают весла по закатно-угрюмой воде, отгоняя лодку от берега, все дальше, на стремнину, под вкрадчивый шепот переката, к затопленной коряге, о которой известно даже самому младому и неразумному деревенскому пацану, но неписан деревенский закон городскому мудаку.