Евгений Попов - Тихоходная барка Надежда (Рассказы)

- Перестань! - крикнула она.

Он смотрел на нее с ненавистью.

— А что такого? - якобы удивился он. - Простая рабочая семья. Давят собачек, шьют шапки и торгуют на барахолке. Нужно ведь людям чем-то жить? Они цветной телевизор в кредит купили. А то и еще у них была история: старого хрыча, папашу-вахтера, обсуждали на профсоюзном собрании, что он удавил на проходной двух псов. Так он отмотался, что он их придушил не во время дежурства, а во внерабочее время. Во внерабочее время давил он их вохровским ремнем, собачки хрипели, пускали розовые слюнные пузыри, вываливались синие языки...

— Да прекрати же ты!..

— Вам, конечно, удивительно с папой и Чайковским, что и так могут жить люди. Это, конечно, для вас грязь.

Я не знаю, зачем ты только за меня замуж пошла. Так вот, а профсоюзное собрание вахтеру задает вопрос...

— Прекрати! - вскочила она. - Или я дам тебе пощечину.

— Дай! - орлом глядел он, подымаясь из кресла.

— Негодяй! Я уйду от тебя! Завтра же уйду! Негодяй, что ты со мной сделал? - визжала она, ломая тонкие

руки.

— Я предупреждал тебя, что жить будет тяжело. Я не знаю, зачем ты за меня пошла замуж. Ты знала, что я получаю сто рублей? Ты что, считала, что я под твоим чутким любящим руководством с ходу буду получать тысячу? "Нам папочка присылает". Плевать я хотел на твоего папочку!..

— Негодяй! - не слушала она его. - Что ты со мной сделал! Я к маме уеду! Завтра же бери мне билет на самолет! Завтра же я буду искать себе квартиру!..

— А ну заткнись! - вскочил он. - Уедешь ты, знаю я, куда ты уедешь!.. Заткнись, тебе говорят. Соседи услышат!

Она и замолчала. Они и прислушались, тревожно обратив друг к другу свои хорошенькие мордашки. В самом

деле, а чем не хорошенькие?.. Он с эдакими бачками... длинными волосиками, свободный художник. Она... эдакая виолончель в длинном платье... В самом деле, наверное, хорошенькие; в самом деле, наверное, ждет их довольно хорошее будущее. Будет время, возможно, и - ого-го! - прогремят, понимаешь, имена, мы все еще увидим, мы все еще поймем...

Они и прислушались. Но тревога их была напрасной. За стеной мерно дула прежняя пластинка, но под нее уже плясами трепака, пол ходил от топота за стеной, слышались ритмичные выкрики.

— На семьдесят восемь оборотов, сволочи, пустили, - пробурчал муж.

— Малюленька! - Шелковые круглые глазки ее наполнились слезами. - Ну почему мы с тобой все время ссоримся?.. Давай попробуем не ссориться. Я ж тебе не мешаю рисовать твои картиночки, а зачем ты меня дразнишь?

— Картиночки? - насторожился он.

— Ну не картиночки. Картины, - зачем ты опять цепляешься? Давай лучше вообще никогда не ссориться.

— Ну что ж, давай, - не отказался он.

- Прогресс прогресс! Какой ты хороший, прогресс! Какой ты молодец, прогресс, что решил наконец разбудить нашу сонную землю! Повсюду тянутся необходимые башенные дома, упруго наполненные теплыми динамичными жильцами, и эти прыжки - через полпланеты ли или в космические сферы, и эта общность - стран, народов, рас; трогательное шествие под знаменами к сияющим целям и вершинам! Прогресс! Я люблю тебя, прогресс, и не стыжусь своих скупых слез...

Такую ликующую песнь мысленно пел я, идя по улице родного города, но не захватив с собой по рассеянности спичек.

Очнулся я в каком-то грязном клубящемся облаке, со свистом рассекающем окружающее материальное пространство, режущем глаза сухой пылью, душащем рот, уши, нос. Я немедленно вступил в схватку со стихией, и вскоре моя борьба увенчалась успехом. Я оказался у истоков облака.

— Товарищ! У вас не найдется спичек прикурить? - спросил я скромно одетого в ватную телогрейку и серые

полуботинки трясущегося мужчину, который, несмотря на ясный белый день, с нечеловеческим воодушевлением мелпыльный асфальтовый тротуар, вздымая к небесам уже упомянутые клубы.

— Товарищ, - вынужден был повторить я, ибо совсем не слышал меня этот простой человек, настолько он увлекся своим целенаправленным трудом.

— Эй, мужик, да ты что, глухой, что ли? – вконец обозлился я.

При последних моих словах он немедленно отставил метлу, прислонив ее к бетонной поверхности нового дома, и почесался. Пыль улеглась, и он стал разговаривать.

— А вот это - другое дело, - сказал он.

— А что такое? - поинтересовался я.

— А то такое, что - "мужик". Мужик - это правильно, а товарищ - неправильно. Какой я вам, к свиньям,

товарищ, когда вы меня видите первый раз в жизни?

— Но послушайте - ведь это же общеупотребительная форма обращения в нашей стране, - возразил я.

— Не знаю, что и в какой стране, - сухо ответствовал мужик. - А только знаю, что смысл должен соответствовать содержанию. Кабы мы с тобой поговорили, выпили чуток, то я тебе, может, и стал бы "товарищ", а может, и не стал. А пока ты мне "прохожий", я тебе - "метущий".

Ты должен был мне сказать: "Эй, метущий, нету ли у тебя спичек?" И я б тогда тебе сразу ответил, что есть. На, прикури...

Я и прикурил от пылающего этого огня сигарету "Ту-134".

- И меня угости, - сказал мужик.

Я и угостил Мы в задумчивости пошли к отдыхающей метле.

— Я люблю "Ту", но у меня нету "Ту", - сказал мужик. - Видишь вот- мету вместо "Ту", - пошутил он. - А у меня ведь мягкое интеллигентное лицо. Видишь? - показал он.

— На вид вполне приличный человек, - одобрил я.

— Все из-за невыносимого характера, - сказал мужик.

— Совершенно верно, наверное, - сказал я.

— Точно, - подтвердил он. - Я, видишь ли, как-то раз задумался: а что все это значит?

— Что "все"? - насторожился я.

— А вообще – все! - широко улыбнулся интеллигентный мужик. - Я, видишь ли, раз в газете прочитал:

"Подвергай в с е (курсив мой) сомнению".

-Ну?..

— Вот и началось. Был я тогда, в незапамятные времена, исполняющий обязанности руководителя в незапамятные времена, а прочитав такую фразу, сразу же самочинно установил у нас трехчасовой рабочий день, потому что обнаружил - у них работы на три часа, а потом все никто ничего не делают. Я и с начальством вел все шито-крыто, но подчинение не оправдало моего доверия, потому что из трех часов они стали работать пять минут, а это стало сильно отражаться на качестве выпускаемой продукции.

Я был вынужден покинуть производство.

— Дальше?

— Дальше у меня была жена Анюта. Я сказал ей, что поскольку в наших отношениях не на сто процентов наличествует то, что называется "любовь", то я от нее ухожу и буду приходить ее любить по субботам, что будет вполне соответствовать проценту искренности любви в наших отношениях. Анютка подала на развод...

Следующим номером моей программы было - проблема отдыха, где я был затейником-культмассовиком в парке культуры и отдыха имени не помню кого...

— Имени Горького, - сказал я.