Кингсли Эмис - Один толстый англичанин

– Соседи могут увидеть нас в окно – не надо бы нам…

– Хорошо, тогда пойдем посидим в гостиной.

– Но мне нужно закончить с подарками для детей…

– Потом. Подарки или не подарки, не знаю и знать не хочу, но потом.

Он взял ее чуть ли не полицейской хваткой и вернулся на прежнее место в гостиной. Минуту спустя она снова стала вырываться.

– Успокойся, дорогая, все хорошо, – попытался он удержать ее.

– Нет, не хорошо. Кто говорит, что хорошо?

– Не глупи. Конечно хорошо.

Интересно, думал он про себя, дойдут ли они до того, что ему всякий раз придется соблазнять ее заново. Конечно, это всегда стоило свеч, но перспектива бесконечной череды преамбул, не важно, долгих ли, коротких, скорее пугала и обескураживала, нежели радовала. Что он делает такого, чего делать не следовало бы, или, может быть, наоборот, не делает, что следовало бы делать? Он был уверен, что ни на йоту не отступил от процедуры, которая предписывается в подобных случаях и о которой, ежели она приводит к успеху, после первого применения больше не вспоминают. Что с ней? Неужто и Эрнсту приходится подъезжать к ней с цветами, винами и обедами, с пылкими речами всякий раз, когда чувствует потребность осуществить свое законное право?

Глухим голосом он сказал:

– Пойдем в постель.

– Нет, Роджер.

– Почему – нет?

– Нельзя?

Если до этого в голосе ее чувствовалось обычное слабое сопротивление, то теперь – твердая решимость.

– Почему? – продолжал допытываться он.

– Просто – нельзя. В любую минуту может вернуться Артур из школы.

– Но сейчас… еще только четверть четвертого. Он не придет до четырех.

Она резко мотнула головой:

– Нет, в любую минуту.

– Но когда мы договаривались по телефону, ты…

– Я тебе уже сказала – Хэллоуин!

– Ну и что? Какое это имеет значение?

– Их… их, наверно, отпустят сегодня пораньше, чтобы они пошли домой и переоделись к вечеру.

– Какого же черта ты не сказала об этом, Элен?

– Не сердись, дорогой, пожалуйста… В понедельник я сказала тебе, что он возвращается домой в четыре, и в обычные дни так и бывает. А когда ты сегодня позвонил, я почувствовала, ты так настроился прийти, что у меня просто не хватило… времени сказать, что сегодня не обычный день, вот и все.

– Господи, если б я только знал!..

– Если б ты знал, то что тогда?

Роджер лихорадочно соображал, тяжело дыша.

– Скажи, это правда, ты действительно уверена, что он заявится раньше?

– Ну конечно уверена. Я уже говорила…

– А на сколько раньше?

– Не знаю, да какая разница?…

– Давай позвоним в школу и выясним.

– Хорошо, – согласилась Элен, медленно вставая. – Давай позвоним в школу.

Они попали на сторожа, который был очень учтив, но не мог сказать ничего определенного. Элен постаралась побыстрей повесить трубку, чтобы Роджер не успел попросить к телефону кого-нибудь из учителей.

Стоя в кухне напротив нее, Роджер утер губы тыльной стороной ладони и спросил:

– Как он возвращается из школы?

– Ну, у нас есть такая таксистская группа…

– Таксистская группа? Говори по-человечески, Элен, если тебе не трудно.

– Мы чередуемся, то есть матери, которые живут на нашей улице. Раз или два в неделю кто-нибудь из нас отвозит их в школу на такси, а после уроков развозит по домам.

– Сегодня чья очередь?

– Погоди, дай вспомнить… Кажется, Сью Грин. Но послушай, дорогой, даже если мы…

– Звони ей. Спроси, когда они выезжают.

– Но во всяком случае у нас остается не больше…

– Звони.

Элен какое-то мгновение смотрела на него ничего не выражающим взглядом, потом стала набирать номер.

– Алло? Алло, кто это, Линда? Привет, малышка, это Элен. О, я поживаю прекрасно. Скажи, а мамочка дома? Ах вот как! Нет-нет, ничего важного. Ну, скоро увидимся. А сейчас до свидания! – Она опустила трубку и повернулась к Роджеру: – Сью уже ушла.

– Это я понял, но как давно? То есть, о боже!.. Почему ты не спросила?

– Линде Грин всего четыре года, – ответила Элен.

– Что? Тогда в доме должен быть кто-то еще, из взрослых, разве не так?

Вздохнув, она покачала головой. Он взял ее за плечо и развернул к себе лицом.

– Не пытайся играть со мной в такие игры, женщина. Слушай, что я тебе скажу: если думаешь обвести меня вокруг пальца, не выйдет. Чего ради, по-твоему, я сюда ехал, трясся в поезде четыре часа, ну и прочее? Чтобы позавтракать с тобой, а потом сидеть на диване и держать тебя за ручку? Ясное дело – нет. Я приехал сюда, чтобы лечь с тобой в постель, только, как видно, из-за элементарного недосмотра с твоей стороны мне это, увы, не удастся. Нет, я ни в коем случае не покушаюсь на твою честь. Как раз напротив, коли уж на то пошло. Я знаю твои мысли, знаю тебя. У тебя вид соблазнительницы, распутницы, но на самом деле ни о каком распутстве говорить не приходится – во всем твоем роскошном теле нет ни капли здоровой греховной чувственности. Но позволь тебе сказать: есть грехи похуже распутства. Тобой владеет гордыня, она тебя снедает, а еще жажда власти над человеком.

Он взглянул на нее и увидел, что, хотя взгляд ее был все так же непроницаем, губы, прежде сжатые, приоткрылись, а грудь дышала часто.

– Ты – бесчувственная! – закричал он; затем, после паузы, сказал прерывающимся голосом: – Я люблю тебя, Элен. – Он готов был дать голову на отсечение, что подобное признание, сделанное в такой момент, вознаградится в самом ближайшем будущем; во всяком случае, вреда от него не будет. И он был прав, конечно.

Она обняла его и на мгновение прижала его голову к своей груди. Потом вдруг резко оттолкнула его от себя и быстро шагнула в сторону. Он проследил за ее взглядом и увидел в окне существо, напоминавшее маленького зулуса в тенниске и джинсах, которое пялилось на них.

– Господи милосердный! – вырвалось у Роджера.

– Это Джимми Фраччини, – сказала она, улыбаясь, и помахала сорванцу. Дикарь помахал в ответ и умчался на бешеной скорости. – Уже успел надеть маску. Скоро явятся и остальные. – Она взяла Роджера за руку, прижалась к нему, что редко себе позволяла, и, помолчав, медленно проговорила: – Знаешь, Роджер, если б ты только не был таким…

– Таким надоедливым? Таким упорным? А может, толстым? Или старым?

– Нет, не таким… вспыльчивым. Ты меня ужасно пугаешь, когда гневаешься, правда. А что касается сегодняшнего дня, то ты совершенно не прав. Я просто не подумала…

Полагая ее извинения не стоящими внимания, Роджер размышлял о том, что его нынешнее поражение со всей очевидностью доказывает: причиной тому отнюдь не его пресловутая манера поведения, а то, что Артур и Америка действуют заодно в стремлении досадить ему. Он немедленно должен был высказаться по этому поводу. Но едва он открыл рот, Элен замолчала и без промедления включила какую-то из кухонных машин. Оглушительный жалобный вой заполнил кухню. Под такой аккомпанемент любой серьезный разговор был невозможен. Так продолжалось некоторое время. Прежде, нежели вой смолк, шум подъехавшей машины и топот детских башмаков, сопровождавшийся беспорядочным стуком в дверь, возвестили Роджеру, что его надежды избежать самое ужасное не сбылись. Он взглянул на часы: ровно четыре. Его обуяла такая ярость, что на мгновение показалось, он похудел килограммов на десять. Заняв позицию возле холодильника, он подобрался, готовый атаковать первым.