Виктория Райхер - Йошкин дом

Молодой социальный работник, куратор, сидит в кабинете и пишет отчет об оказании гуманитарной помощи представителям эфиопской общины. Стук в дверь. Входит пожилая пара евреев из Эфиопии.

Куратор, удивленно:

— Да, пожалуйста!

Он знаком с не очень большим количеством эфиопов, но ясно видит, что перед ним — именно та пара, которая была у него вчера.

— У нас беда: закончились хлеб и вода! — говорят пожилые люди. На сильно акцентированном, но вполне понятном иврите. Иврит куратор понимает хорошо.

Куратор трет лоб и качает головой. Все понятно. Голодные репатрианты съели за один день все социальные дары. Правда, там одних консервов было банок сто… Но, может, угостили кого?

Куратор понимающе улыбается и кивает. Куратор прижимает руки к груди и советует не переедать. Впрочем, эфиопы крайне худые и стройные — интересно, и куда в них влезло столько всего? Куратор понимает, что это — не его дело. Его дело — оказывать социальную помощь.

Через полчаса новая партия ящиков с продовольствием прибывает в эфиопский дом. Шофер озабочен, ему не до тонкостей, он не задумывается что и куда привозил накануне, у него свои проблемы. Он небрежно выпивает стакан холодной воды и откланивается.

Проходит неделя. Молодой социальный работник уже слал отчет на тему «Проблемы восприятия социальной помощи в среде эфиопских евреев», уже получил за него поощрение и теперь занят чем—то еще. Сидит, пишет.

Стук в дверь. Входит знакомая куратору пожилая пара евреев из Эфиопии. Куратор, глубокомысленно: — Да, пожалуйста?

— У нас беда: закончились хлеб и вода! — грустно отвечают пожилые люди.

Куратор трет глаза. Он понимает, что он чего—то не понимает, но вот чего он не понимает, он не понимает. Он сочувственно смотрит на коричневую пару в белом. Он робко прокашливается и задает уточняющий вопрос:

— Эээээ…

— У нас беда! — не сдаются посетители. — Закончились хлеб и вода!

Получив четыре таких ответа на несколько разных вопросов, куратор понимает, что сопротивление бесполезно. Он утомленным жестом отпускает своих верных клиентов и поднимает телефонную трубку. Шофер уже знает адрес наизусть. Дети во дворе дома уже знают шофера. Хлеб, молоко, сыр, колбаса, консервы. Кока—колу в последний момент заменили минеральной водой: может, они газировки не пьют? Куратор хмурит брови и что—то шепчет, глядя в стену. На следующей неделе у него отпуск.

У молодых социальных работников обычно есть профессиональный консультант. Взрослый, опытный и умный. Наш куратор возвращается из отпуска и в очередной раз идет к своему консультанту, где, среди прочих проблем, рассказывает про темнокожую пару. Это же надо, жалуется куратор, ящик консервов — за неделю! Может, они там всю общину кормят? Тогда почему вся община не придет ко мне? Не стыдно гонять пожилых людей?

Сам консультант — не специалист по эфиопам. Но у него есть друг, доктор социологических наук, который как раз пишет работу «Национальные н этнические особенности эфиопских евреев». Консультант решает, что надо поговорить. В самом деле, что такое — ящик консервов за неделю! Социальному отделу ничего не жалко для своих клиентов, но надо же и совесть иметь!

Вызывают друга. Друг интеллигентен и печален. Говорит тихо. Привычки грубо ржать не имеет. Друг внимательно выслушивает рассказ молодого куратора и становится еще печальнее.

— И где сейчас эти достойные люди? — тихо спрашивает он.

— Как где? — удивляется куратор. — Дома, наверное. Где и были. А где им быть?

— Надеюсь, они все еще в одном доме, — печалится друг. Звучит это как «надеюсь, они все еще живы».

Куратор беспокоится. Почему в одном доме? Почему еще живы? Разве он сделал что—то не то?

— Понимаете, молодой человек, — друг тщательно подбирает слова. — эфиопским евреям свойственно давно отмершее в современном мире уважение к властям. Они считают, что любой власть придержащий (к коим относитесь и вы, как представитель социального отдела) неизмеримо выше их. Что из этого следует? Из этого следует, что любому представителю власти надо оказывать максимальное почтение. Как эфиопы оказывают почтение? Как они разговаривают с теми, кто выше стоит на иерархической лестнице? Они, во—первых никогда не дерзают смотреть в глаза такому человеку, а во—вторых — никогда не осмеливаются говорить с ним прямо. Только иносказаниями. Если власть поняла неверно — не дело маленькое человека поправлять власть, она лучше знает. Можно только повторить исходный текст — причем дословно, иначе чиновник может заподозрить, что его сочли глупым и непонятливым. Можно повторять его до тех пор, пока тебя не поймут. Власть лучше знает, когда это произойдет.

Куратор поражен. И что же эти сказочники имели в виду?

— Видимо, в данном случае пожилая пара пришла пожаловаться на то, что в семье исчезло взаимопонимание и любовь, которые, как известно, являются хлебом и водой любого союза. Когда эфиопские евреи женятся, им желают: «Чтобы в вашем доме всегда были хлеб и вода», то есть чтобы вы всегда любили и понимали друг друга. Когда пара чувствует, что любовь и понимание уходят из дома, она идет искать психологическую помощь. Психологическую, молодой человек! Вас, в вашем учебном заведении, учили оказывать психологическую помощь семейным парам?

С тех пор прошло довольно много лет. Молодой человек существенно подрос, хотя все еще молод, и сильно погрустнел: работа на ниве социального обеспечения не способствует радости жизни. Его кабинет стал больше, и посетителей в нем прибавилось. Посетители разноцветные: и белые, и черные, и коричневые, есть даже несколько таиландцев. Все ощущают от вдумчивого социального работника веяние тихой грусти, и все говорят, что она ему к лицу.

Пожилая эфиопская пара, получившая в общей сложности восемь ящиков продовольствия, больше в социальном отделе не появлялась.

Песенка короткая, как жизнь сама,

Где—то на дороге услышанная,

У нее пронзительные слова

А мелодия почти что возвышенная.

Булат Окуджава.

Когда моему младшему сыну Арону исполнился двадцать один год, я окончательно решил уйти Ниры.

Я непригоден к семейной жизни. Меня тяготит обязанность отчитываться за свои шаги, я раздражаюсь, видя других людей за своим столом, мне мешает чужое дыхание во время сна. Когда нам было по восемнадцать, Нира не приняла это в расчет. Мне тогда очень нравилась Нира, нравится и теперь.

Наш старший сын Ронатан похож на Ниру; он нежно—красив, и по его лицу всегда плывет улыбка. Нира улыбается всему, включая проблемы. Нежная беззащитная улыбка не сходила с ее губ даже тогда, когда я в первый раз собрался от нее уходить.