Егор Радов - Борьба с членсом

состояния. Самые охерительные из нас уже выцвели! Это Какаша, это Хня. Смерди нет, надо выцвести! Так вот, миленькие звезды, бывшие звездючки, в этом и есть наша примочка! Вы поняли? Вам ясно? А? А?

— Нам понятно, — ответствовали звезды в зале.

— Ну тогда, все. Вот вы и закончили учёбище. Остальное вы можете делать, думать и высаживать самостийно. Продолжайте свои восторги. Отныне вы — полноценностные звезды. Но помните Соль и бесцветие без света!

— Полетели заниматься мазью, — предложил Цмипксу Тьюбющ.

Однажды Цмипкс услаждал самого себя. В ярком, красно-юрком месте, которое он сам создал, он пронизывал все кружочки и палочки. Казуары были заслонены синью крышки, нависающей над усложем Цмипкса. Он был свернут в гигантскую светлую кишку, походящую на выделенную из грунта некую сложную нору, и, настраиваясь на свет, пытался ликвидировать цвет. Пробирающийся мимо Хун дунул и засунул щупик в Цмипксов кокон.

— Ва! — вздернулся Цмипкс, ничего не ожидая.

— Как же ты хорош, как чудесен… — влажно зашонил Хун, — какая у тебя цепонька… Я дребещу… Я срю…

— Чего же ты хочешь? — просто вспроснул Цмипкс, преображаясь в булькающий тромб.

— Ты так свеж… Так сален… Так намочен… Так струен… Ты — сталь! Сталь!

— Что это? — недовольственно смял Цмипкс.

— Я смолею, увиживая твой стон, Цмипкс! Я жарюсь, когда ты ешь, когда ты сышь, когда ты мнешь. Засыпь мне под поньку свой порошок, настри мне в парк, наси на мой кущак! Выбзди меня, вылижи, вынь! Займемся блюбовью?

— Что это?…

— Блюбовь! Блюбовь! Акт злочатия новозвезда, высшая услсдада, онаслаждение!..

— Я не знаю, — растерянно, приобретая обыкновенный центрово-щупиковый вид, молвил Цмипкс.

— Ты никогда этим не занимался?

— Не.

— Ты — ежик?… У, прелесть, у, мечта! Сейчас мы тебя гермафлорируем.

— Что?

— Гетерастически гермафлорируем!..

— А как?

— Как хочешь. Всё может быть блюбовью, и всё может быть гермафлорацией. Для нас ведь все возможно, мы же звезды?…

— Звезды!

— Звезды, ответь, не слышу?

— Звезды!!!

— Ну, вот. Ну, изобрази мне какую-нибудь стеночку, или штопорик.

Цмипкс немедленно изогнулся длинной проволочной сероватой змейкой.

— Ну… нормально. Для моей коллекции это будет чем-то новым, — удовлетворенно пыхнул Хун. После этого он взметнулся, отлетел вон из этого места мира и белым тяжелым метеорцем стремглав обрушился на змеящегося Цмипкса. Змейка сжалась в черный

оскорбленный шар, вновь возникла штопориком и вбуравилась в Хуна.

— Все, все! — взвоплил тот. — Уже все!

— Что?… — обиженно сявкнул Цмипкс, вывинчиваясь из стеночного тела Хуна, которое он успел проткнуть.

— Я тебя уже гермафлорировал, сжав дальше можно разнообразить блюбовь!

— Это что, и есть гермафлорация? — спросил Цмипкс.

— Да.

— Фу, — сказал Цмипкс, — в таком случае, я гермафлорирован еще в бздетстве!

— Это заметно… — злобно прошептал Хун. — Ты, наверное, никакой и не ежик. Ну, неважно. Ты ведь можешь стать ежиком, если захочешь, мы же звезды? Давай же, давай же займемся блюбовью, мой слинь, моя чумичка, моя любимейшая рвонь!..

— Это вот так? — угрожающе спросил Цмипкс.

— Могу показать классическую позу, — важно заявил Хун.

— Это как?

— Прими свой вид!

Цмипкс послушно стал характерным центрово-щупиковым звездом. Хун тоже возник в этом главном облике, тут же немедленно кинулся к Цмипксу и принялся прижимать свой центр к его, переплетая их щупики.

— А, а, а, — сряхтел Хун, трясь об Цмипкса. Цмипксу стало противно, и он отскочил, высвобождаясь.

— Куда!! — гнойственно крикнул Хун. — Я только начал!

— Мне не нравится, — сказал Цмипкс. — Я не люблю блюбовь.

— Ты ж еще ничего не знаешь!

— Покажи.

— О, какой ты вспучный!..

— Если б ты был моим другом, иным, установленным, тонким, грубым… Ты ж — звезд?

— А?… — растерялся Хун.

— И я — звезд. Не интересно.

— Но мы можем быть любыми!.. — обескураженно сюкнул Хун. — Мы — высшие! Наша блюбовь — венец и предел! Давай превратимся в вазелиновые кубы! В выпиливание ротозеек!

— Какая разница? — срезал Цмипкс. — Ты — как я, а я — звезд.

— Мы — звезды! — непонятливо воскликнул Хун.

— Не интересно.

— Ты ж еще ничего не знаешь!

— Покажи.

Хун сотворил малиновую мягкую мель среди лилово-бурдящих, испаряющихся ласковых вод бездонного потока, струящегося по мерцающей желтыми всполохами равнине, окаймленной красной полоской низеньких ласковых гор. На мели был лаковый гамак, и в нем бежево-радужным слизняком распластался сам Хун. Он издал призывный метазвук, засиял и втянул в свою пору обращенного в элементарную анти-частицу Цмипкса. Цмипкс погиб; визгливый мощнейший взрыв разломал реальность на энергетические сгустки. После вечности удовлетворение затопило каждый щупик Хуна. Он сказал:

— А?

Цмипкс недовольно зыкнул.

Хун взрастил из себя красивое кольцо, покатился по саду, где стояли тени восторженных божеств. Он вздымал синюю пыль; клубки чар кружили над ним, как нимбы, лишенные святых. Он упал на грунт, засияв, и вырос столбиком надежды перед превращенным в волосатую присоску Цмипксом.

— О, растение конца, вздыбь меня, откинь, отлучи!.. Я — твой, мы — наш, вы — ее… Я стану единоцветным, если ты не упишешь мою волю к победе над кругом…

Цмипкс сгогнил.

— Главное, что было меж нами — след трухи индольной, галактика нити, страх…

Хун навис над жгутом Цмипкса, брызнул коричневой взвесью и расколол пространство. Они замельтешили в поисках цветоформ; наслоения их друг на друга пахли ароматом смолеющего козырька. Мигали световые всплески, природа вертелась вокруг них каруселью загадочных палочек. Четырехпазуховый Хун обнажил толстую цепочку и обкрутил ею отделенный от кучки пульс Цмипкса. Цмипкс засмердел, разбрасывая яблочные катышки, Хун умялся.

— Это что: блюбовь? — раздражился Цмипкс.

— Блюбовь, блюбовь!

— Это — бздетский бред!.. Одинаковая тщета.

— А так?

Хун стал ореолом, центр его горел раем. Фигура его, восстающая над вспучезарием сладотравным, зияла предчувствием иных миров. Не двигаясь, он пролетел над водой, не возвращаясь, он находился в начале. Он был одет в свежую парчу, психодробные черевички и шар. Он казался лучшим из сущностей, меньим из гадостей, вазелизой прибежища. Мудрозвонно он висел между вселенской дверью и косяком и был притягателен, как ангельский артист.

Цмипкс дерьмом устремился к высшему. Хлюпая, он возопил в ужасе, моля обо всем. Низ его положения возжаждал возникшего небесного сранника. Хун взмахнул волшебной закорючкой, милостиво опустил Цмипкса и поковырялся в нем. Фон их игр покрылся алыми

крапинками. Цмипкс стал дырой.