Легс Макнил - Прошу, убей меня.

С ребятами было сложно иметь дело, потому что и Джонни, и Уолтер, и Джерри — все они были джанки. Билли Рэс был просто очень странный, но я думаю, он тоже употреблял спид и опиаты. Я, можно сказать, работал нянькой — постоянно контролировал их, слушал их нытье на тему, что нет денег, ни на что не хватает денег. Они не могли ничего сделать самостоятельно, и если Джонни не мог или не хотел, из-за этого все остальные тоже не хотели, и, если Джонни получал что-то, все остальные тоже должны были это иметь.

Они всегда убегали искать наркоту за пять минут до начала концерта, и я кусал ногти, теряясь в догадках, будут они выступать или нет. Когда мы приехали в Амстердам, не успел автобус ОСТАНОВИТЬСЯ, как они уже были снаружи…

Ход мыслей Джонни был такой: «Кит Ричардс добился успеха и он был джанки». И я обычно возражал ему: «Но Джон, Кит Ричардс сначала добился успеха, а потом стал джанки, а не наоборот».

Джерри Нолан : Мы много тусовались с Sex Pistols. Именно я посадил Джонни Роттена на героин, я первый ширнул его. Этим я не горжусь. Мне не нравилось чувство, которое я при этом испытывал, и я изменил свое мнение о подсадке других на наркотики. С тех пор я не делал этого. Сида подсадила на героин Нэнси, которую я с ним познакомил. Одно время я колол Сида особым образом, направляя иглу вниз по вене, а не вверх, он еще не знал этого приема. Ему было страшно до усрачки, но он не хотел этого показывать.

Так уж вели себя Sex Pistols. Это все был спектакль. Все было ебаным спектаклем. Они были молодыми. Они были детьми. Мы были намного старше. Когда дело доходило до настоящего вшивого дерьма — типа работу побоку и варим джанк — они пугались.

Ли Чайлдерс : Джонни Фандерс и Джонни Роттен не любили друг друга. Это было у них взаимно. Я знаю из разговоров с ними, что они очень не любили друг друга.

Фандерс считал, что Роттен отвратительный мелкий позер — фальшивый, социальный карьерист, просто мелкий хам. Может, Джонни Фандерс был прав. Не хочу отказывать Джонни Роттену в таланте. Джонни Роттен был сказочно талантлив и мог полностью контролировать зрительный зал. Но у него не было души. Он просто не обрел ее. Он не проникся рок-н-роллом. Он был просто оппортунистом.

Так Джонни Фандерс и смотрел на Джонни Роттена — как на оппортуниста. И я с ним согласен. Роттен увидел свой шанс и ухватился за него. Клянусь богом, в этом нет ничего плохого. Публика — это толпа лохов, которую обязательно кто-нибудь кинет. Но в Джонни Роттене не было ничего настоящего, он не жил музыкой.

Легс Макнил : Два явления породили идею журнала Punk: учитель Джона Хольмстрема в Школе визуального искусства Харви Курцман — карикатурист, создавший журнал Mad, и «Go Girl Crazy!» Dictators.

Большой Дик Манитоба : Все время, пока мы писали «Go Girl Crazy!», я не просыхал. Я улегся на пол между двумя унитазами в мужском туалете, потому что пол был кафельный и холодный. Я заснул между двумя унитазами, и они нашли меня там только через несколько часов.

Я всегда был таким: если ты кидал в меня торт, я должен был кинуть в тебя десяток — я должен был превзойти тебя во всем. Я всегда был неуемным.

Вспоминаю, как во время записи «Go Girl Crazy!» я снял со стены огнетушитель, пустил пену — и полностью залил двадцатичетырехдорожечный пульт и почти уничтожил магнитофонную ленту. Я едва не погубил аппаратуру стоимостью в сто тысяч долларов, но каким-то образом дело уладилось. Каким-то чудом. Я чувствовал себя хреново, но потом испытал огромное облегчение, что не все погибло. Но что бы они стали делать? Подали бы на меня иск на миллион долларов? Я не знал, что они сделают.

Легс Макнил : До того, как я услышал «Go Girl Crazy!», я не думал, что кто-то видит мир так же, как мы. После того, как мы услышали запись, мы с Джоном и Джедом повторяли, как испорченная пластинка: «Мы должны найти этих ребят! Мы должны познакомиться с ними!» Мне больше всего на свете хотелось познакомиться с Большим Диком Манитобой. Так что мы создали журнал Punk, чтобы иметь возможность потусоваться с Dictators.

Но когда мы начали тусоваться в «CBGB», Dictator’s было невозможно нигде найти.

Большой Дик Манитоба : Dictators появились позже ребят, живших в даунтауне и болтавшихся в Манхэттене, хотя мы первые сделали запись. «Go Girl Crazy!» вышел в 1974 году. Но мы были из Бронкса и никогда не чувствовали себя частью общей тусовки. Нас никогда не считали за своих — у меня было чувство, что нас воспринимали как эдаких хулиганов из Бронкса. Грубая деревенщина. Это было неправдой, но возможно, до некоторой степени нам это помогло.

Энди Шернофф : После «Go Girl Crazy!» я пал духом, потому что «Эпик» нас выгнала. Я думал: «Эх, это я виноват! Я недостаточно хорош».

Честно говоря, первая запись была не такой, как мне бы хотелось. Я хочу сказать, что песни были нормальные. Был дух, но звук… К этой записи надо было относиться с определенной долей юмора, но ведь ее не планировали как шутку. Хотя получилась она именно такой.

Я не знаю, о чем мы вообще думали. Когда мы начинали Dictators, мы выводили Большого Дика в купальном халате и он пел «Wild Thing». Поскольку публика состояла в основном из наших друзей и знакомых, они просто сходили с ума! А почему бы нет? Он был самый горластый парень из всех, кого они знали, а на сцене он был еще горластее.

Большой Дик Манитоба : У меня была репутация разрушителя домов и организатора маниакальных вечеринок. Не понимаю только, почему люди продолжали приглашать меня в гости. Похоже, я был самым горластым, самым шумным и самым неистовым парнем. Однажды мои родители отправились в отпуск во Флориду, и как только они уехали, я обошел все игровые площадки в Бронксе и позвал всех знакомых на большую вечеринку к себе домой.

Мы начали с десяти ящиков пива и сумки с сотней настоящих 714-х квалюйдов. Отличная была штука, «любовное зелье», вызывает сексуальные желания. Тебе хочется сорвать с себя одежду и заорать: «Соси мой хуй!»

Все ели квалюйды и пили — и это была чума. Вспоминаю, что спал с сестрой своего друга, помню двух девушек, лежащих друг с другом в одной кровати, помню кредитки, летящие с двадцать шестого этажа. Вспоминаю два рейда городской службы охраны и один рейд обычной полиции. Помню, как жарил яичницу и ел ее вместе с кусками яичной скорлупы. Не помню как, но к концу вечеринки все драгоценности моих сестры и матери сперли.

Я так обдолбался, что разгуливал в одной красной «ракушке», не считая свастик, нарисованных губной помадой по всему моему телу. Мой друг Клифф очухался совершенно голый, и когда приехали копы, ему пришлось прятаться на лестнице. Мой друг Алекс упал и сломал себе нос, потому что не сообразил, что лицо можно заслонить руками. Вечеринка напоминала картины Феллини и продолжалась всю ночь напролет. С нашего балкона кидались вещами, и к нам опять приходили копы. Ребята написали свинцовым карандашом на стене «Пошли на хуй» и покрыли надпись кремом для бритья, так что потом ее нельзя было счистить.