Том Роббинс - Тощие ножки и не только

– Потому, – ответила Пэтси. – Потому, что твой Дядюшка Бадди, хорошо тебе известный, собрался в Иерусалим. Он улетает в понедельник. Дорогая, я подозреваю, что он собирается сделать то, о чем говорил под Рождество. Ну, это самое дело с арабским куполом.

– Можешь не продолжать, мама, я понимаю, о чем ты. Мистер Хади утверждает, что в результате этого может быть развязана Третья мировая война.

– Об этом мне ничего не известно, но Бад сказал твоему папочке, что хочет нанести удар по мечети во время какого-то большого религиозного праздника, который вот-вот наступит. В следующем месяце, что ли. По словам Бада, Храмовая гора будет заполнена молящимися, и его удар получится гораздо более эффективным, чем в любое другое время.

– Что можно расшифровать как «множество людей погибнет или будет сильно изувечено». У меня от этого кровь в жилах закипает.

– Я вовсе не хотела испортить тебе настроение. Знаю-знаю, вы с Бадом давно и много об этом спорили. Я просто вот что подумала: тебе следует каким-то образом вцепиться в Бумера и отговорить его. Готова спорить на что угодно – Бадди наверняка подговаривает его поучаствовать в этом деле.

– Вот уж даже не представляю себе, как Бумера можно на что-то подговорить. Он, может, и туповат, но все равно добрый малый. Не такой он чурбан, каким притворяется.

– Все равно…

– Я над этим подумаю, мам. Очень серьезно подумаю. Как вы там поживаете? Как папа? Что он поделывает, кроме того, что водит дружбу с баптистами-террористами?

– У нас все в порядке. Правда, Верлина по-прежнему беспокоит спина. Он уверяет, что потянул ее прошлым вечером, но я думаю, что это все из-за того, что он слишком много времени проводит перед телевизором, глядя спортивные передачи. Садится скрючившись в кресло, как та овчарка, которая силится выкакать персиковую косточку. Я пытаюсь время от времени заставить его заняться вместе со мной аэробикой, но он лишь фыркает в ответ. Если бы твой папочка увидел, что я делаю упражнения под кассету с Джейн Фондой, представляю, как он распсиховался бы. Верлин говорит, что женская гимнастика – это примерно то же, что и косметика, мол, мы, женщины, делаем это для того, чтобы соблазнять мужчин. Ха! А когда-то я мечтала стать профессиональной танцовщицей, – со вздохом подвела итог Пэтси. – Но потом все мои планы рухнули, – добавила она и снова вздохнула.

– Мама, пожалуйста, не надо. Прошу тебя, не нагоняй на меня тоску.

– Я отказалась от танца, и все потому, что один мужчина любил меня так сильно, что не хотел, чтобы я танцевала. И вот теперь моя дочь отказывается от занятий живописью, потому что некий мужчина… ну хорошо, хорошо, я умокаю. Я действительно не знаю, что заставило тебя бросить живопись.

– Я тоже не знаю.

– …мне очень хотелось бы, чтобы ты снова взялась за краски и кисть.

– Кто знает, может, я еще и возьмусь за них. Кстати, тебе тоже ничто не мешает вернуться к танцам. Нет, я серьезно, мама. Ты вполне могла бы. Тебе всего лишь сорок с небольшим, и ты в хорошей форме. Хотя, конечно, говорят, что танец – это лишь для молодых женщин, но опять-таки это всего лишь чье-то мнение, а не твое. Зрительная игра кое-чему меня научила – кстати, думаю, что и Бумер тоже приложил к этому руку, – либо ты готовишь себе свой собственный салат в отдельной тарелке, либо ешь вместе со всеми остальными из узкого корыта.

– Тогда почему бы тебе не вернуться и не помочь мне в приготовлении салата? В Колониал-Пайнз мы могли бы установить свои собственные правила. Вот было бы здорово. Ты помнишь, как прекрасна Виргиния весной?

Мать и дочь обменялись комментариями относительно погоды, затем Эллен Черри извинилась и закончила разговор. Ей нужно было приступать к служебным обязанностям. Когда они обе повесили трубки, жизнерадостная натура Пэтси снова вынырнула на поверхность. Правда, кое-что все же вызвало у нее некоторое беспокойство: в разговоре дочь снова вернулась к какому-то забавному случаю, связанному с некой серебряной ложечкой.

Эллен Черри шумно распахнула кухонную дверь и заглянула внутрь. С десяток посетителей бара следили по гигантскому телевизору за футбольным матчем с участием «Янки». Ресторанный зал был пуст. Часов до восьми тут, пожалуй, никого не будет. Представление начнется лишь в девять. Эллен Черри закрыла дверь и через всю кухню направилась к раковинам, где Абу колдовал над водопроводным краном.

– Мистер Хади, как вы думаете, люди вроде Бадди Винклера действительно опасны?

Погруженный в сантехнические работы – он хотел завершить ремонт прежде, чем придет некомпетентная посудомойка, – Абу ответил не сразу. Когда же он наконец поднял голову, то произнес следующее:

– Опасен любой человек, который придерживается абсолютных стандартов добра и зла. Причем столь же опасен, как и маньяк, вооруженный заряженным револьвером. Вообще-то любой, кто достиг абсолютных стандартов добра и зла, и есть фанатик, вооруженный заряженным револьвером.

Его внимание снова переключилось на водопроводный кран, который вращался примерно с той же скоростью, что и Перевертыш Норман. Наконец удалось выяснить, что тут не в порядке. Абу выпрямился, чтобы поискать машинное масло.

– Кстати сказать, Набила видела вчера вечером Бадди Винклера по телевизору. Он обращался с призывом к участникам большого ралли республиканской партии в «Мэдисон-сквер-гарден». Если не ошибаюсь, когда его представили собравшимся, он удостоился настоящей овации.

Эллен Черри возмущенно тряхнула своими кудряшками, после чего специально проверила, не упал ли хотя бы один ее волосок на блюдо с фалафелем.

– Представьте себе, что его разоблачили как лидера – одного из лидеров – заговора, имеющего целью уничтожение некоего знаменитого общественного достояния и убийство невинных людей?

– Что?

– Ведь тогда все с негодованием набросились бы на него, верно?

Абу бумажным полотенцем вытер с шейки водопроводного крана капли машинного масла. Смех его прозвучал сухо и жестко. У Эллен Черри он почему-то вызвал ассоциацию с ногтями больших пальцев ног профессионального спортсмена-бегуна.

– Я бы не стал на это рассчитывать, – сказал Абу. – Все зависело бы от многих причин. Если подобное совершено во имя Бога или страны, то нет такого преступления, даже самого отвратительного, которое общественность не могла бы простить.

К девяти часам «И+И» если и не прыгал от радости и не раскачивался, то уж по крайней мере подскакивал, как Бумер Петуэй на своей здоровой ноге. Вернулись многие из тех, кто побывал в ресторане в пятницу вечером, причем некоторые привели с собой своих друзей. И хотя ресторан и не был заполнен до отказа, он тем не менее вместил максимальное количество людей по сравнению с воскресеньем, когда проходил Суперкубок. Причем в помещении царила присущая Суперкубку атмосфера напряженного ожидания.