Том Роббинс - Тощие ножки и не только

– У нее такой вид, будто ей все осточертело.

– Вряд ли. Скорее она чем-то напугана.

– Ну, не знаю.

– А по мне, и то, и другое. Ей все осточертело, и она напугана. С ума можно сойти. Такое впечатление, что, если затащить эту пигалицу в постель, она и там будет смотреть на тебя с кислым видом с начала и до конца.

– Это точно.

– Лучше не скажешь.

– Э нет. Думаешь, она так тебе и будет спокойно лежать? Да она устроит тебе скачки на дикой кобылице. Но все равно будет смотреть на тебя так, будто ей все надоело или она чем-то напугана. Не знаю, как вы, а я от этого еще больше распаляюсь. Только и делаю, что представляю себя с ней, даже спать по ночам перестал.

– Это ты верно. В кино, когда зенсины занимаются любовью, у них такой вид, как это говорится, головокрузительный. Головокрузительный и благодарный. Вот в этом-то и осибка. Музсин куда сильней возбуздает, когда у зенсин такой вид, словно им все надоело и они сем-то напуганы. Тогда музсины прыгают с мест и сметают сирму. Ну как тут устоис?

– Все дело в ее возрасте.

– Это точно. Она смотрит на тебя, будто ты ей надоел или ее напугал, потому что она еще ребенок и годится нам в дочери.

– Будь она моей дочерью, я бы уже давно угодил за решетку.

– Это извращение. Но и я за себя не ручаюсь.

После чего слышится взрыв напряженного смеха. А тут и официант с подносом фалафеля – это по крайней мере единственное блюдо в меню, о котором не скажешь, что, судя по его вкусу, его соскребли с фитиля лампы Аладдина.

– В любом случае лицо, а тем более выражение лица, тут ни при чем. Все дело в теле, как она им двигает.

– Oui. Да. Эти маленькие сисечки, как красиво они у нее подрагивают!

– Я повидал сотни исполнительниц танца живота, В буквальном смысле сотни. Моя двоюродная сестра исполняла этот танец лучше, чем любая другая женщина в Стамбуле. Но эта девчонка Саломея, что танцует здесь…

– До нее всем им далеко. Ее движения мягче и нежнее и в то же время, они такие страстные, такие сильные… Ее танец, он такой…

– Никакой.

Это в разговор вступил детектив Шафто. До сих пор он держал нос опущенным в пивную кружку, и это первое слово, какое он проронил с того момента, как забрел сюда. Все уставились на него, не веря собственным ушам.

– Не понял?

– Что значит никакой?

– То, что он никакой. То, что она исполняет здесь, – это пустышка, а не танец. Детская ерунда. Причем во многих отношениях.

– Что вы этим хотите сказать? – Мужчины с уважением относились к мнению мускулистого чернокожего человека. В конце концов, когда-то он сам играл в футбол. И часто знал про Саломею такие вещи, каких, кроме него, не знал никто.

– То, что, если, по-вашему, танец, который она исполняет здесь, это такая классная вещь, интересно, что вы скажете, когда увидите, как она исполняет Танец Семи Покрывал.

Когда на него обрушился мощный залп вопросов, детектив вынужден был признать, что лично сам он танца этого никогда не видел, а только слышал отзывы. Однако согласно неназванным источникам, если бы Саломея исполнила его – а она, скорее всего наотрез откажется, – то все другие танцы, которые она исполняла до этого, показались бы по сравнению с ним пресными, бесцветными, заурядными.

Зал притих и оставался таким на протяжении почти всего футбольного матча.

Слух распространился, подобно кожному заболеванию в колонии иезуитов. Наверно, не нашлось ни одного посетителя, старого или молодого, который при входе в ресторан не поинтересовался бы у Спайка:

– Когда она исполнит Танец Семи Покрывал?

Во время выступления Саломеи в перерывах между номерами посетители то и дело выкрикивали «Даешь Танец Семи Покрывал!», словно требовали отрок-звезды исполнить полюбившуюся им мелодию. Когда это случилось первую пару раз, девушка заметно испугалась, словно кто-то приставил ей к виску пистолет, однако впоследствии вроде бы как привыкла к этим выкрикам и всякий раз, заслышав: «Хотим Танец Семи Покрывал!», на губах ее начинала играть легкая улыбка, и Саломея едва заметно качала головой.

Этот легкий отрицательный кивок – вот и все, чего смогли добиться от нее Спайк и Абу. Они бросились уговаривать руководителя ансамбля, но тот вел себя так, словно дефицит зубов каким-то образом отразился на его слухе.

– Как-нибудь в другой раз, – отвечал он с задумчивым видом, глядя куда-то вдаль, – когда зацветут абрикосы.

Абу был знаком с арабским выражением и поэтому знал, что фраза эта означает примерно то же самое, что и «когда рак на горе свистнет».

– Скажи ей, что, если она станцует Танец Семи Покрывал, я удвою ей жалованье! – Он схватил старика за лацканы потертого синего костюма.

– Тоже? – постучал себя по груди руководитель ансамбля.

– Когда зацветут абрикосы! – ответил ему Абу. – Вам и без того платят больше положенного.

Старик ушел, а Абу остался скворчать, как кусок шаурмы. Затем он посовещался со Спайком. Оба были заинтригованы легендарным танцем ничуть не меньше других.

Неделю спустя Абу сделал новое предложение.

– Если Саломея исполнит Танец Семи Покрывал хотя бы один-единственный раз, мы заплатим ей в тройном размере, а тебе – в двойном, но только учти – всего за один вечер.

Продемонстрировав десны, такие же розовые и гладкие, что и отверстие морской раковины, руководитель музыкантов пообещал сделать все, что в его силах. Однако на следующий день старый хрыч отвел Абу в сторону, чтобы сообщить ему – мол, увы, бесполезно.

– Даже за тройную плату?

– Дело не в деньгах, мой щедрый благодетель. Все дело в традиции. В женских секретах, хотя мы, мужчины, и делаем вид, что они нам неинтересны. Дело в личном настроении. Эта девушка не по годам умна. Она самая младшая из студенток, что учатся на медсестер при больнице «Бельвью». А еще она мечтает вернуться на родину, чтобы ухаживать за своим народом. Прошу меня извинить, достопочтенный господин, но она никогда не согласится исполнить этот танец.

– Никогда?

– Не знаю, может, в один прекрасный день, когда…

– Зацветут абрикосы, – закончил его фразу Абу и выставил старика из офиса.

Как-то раз в октябре во второй половине дня Эллен Черри сняла на столике администратора телефонную трубку и впервые за много месяцев услышала, что в ресторан подложено взрывное устройство. Прежде чем вместе с остальными покинуть помещение, она позвонила хозяевам в теннисный клуб. Те, даже не переодевшись, прибыли на место происшествия – в белых полотняных шортах и белых хлопчатобумажных свитерах. Правда, на Спайке были белые теннисные кроссовки, а вот Абу успел сменить свои «найки» на кожаные черные ботинки. В их начищенных до блеска носах отражалась мигалка микроавтобуса, в котором прибыли саперы.