Том Роббинс - Тощие ножки и не только

– Выходит, ты не знаешь, что это такое? – не унимался Абу.

– Да нет же, знаю, – возразила Эллен Черри. – Честное слово, знаю.

Земля Палестина, которая раньше называлась Ханаан, получила свое имя в честь Палеса.

Палес был божеством. Богом-ослом. Или богиней-ослицей. Он бывал то мужчиной, то женщиной, но чаще всего его пол с трудом поддавался определению.

Имя Палес – арабского происхождения. Оно пришло из Ливии, однако евреи полюбили длинноухого двуполого бога не меньше, чем арабы. Римский историк Тацит писал, что семитские народы начали поклоняться ослу потому, что, если бы но дикие ослы, им бы ни за что не выжить в пустыне. Хотя, возможно, на деле все гораздо сложнее.

Осел был спасителем. Он давал молоко, мясо, кожу на обувь, служил транспортным средством. (То, что Библия именует Золотым Тельцом, на самом деле было золотым ослом, поскольку в Леванте коровы всегда были большой редкостью.)

Осел был упрям, своенравен и сексуально распущен. Воплощая в себе эти качества, Палес выступал как трикстер, дух плодородия, священный шут. Он правил неуправляемыми человеческими страстями, даруя смертным то, в чем те нуждались, – однако не раньше, чем сам успевал немного порезвиться вместе с ними.

Эллен Черри растолковала все это Спайку и Абу – точно так же, как ей самой до этого все объяснил Бумер.

– Вот здесь, в женской руке – обратите внимание, на ней еще длинные ногти, – кувшин с молоком и банка меда. А вот эти волнистые белые прутья в мужской якобы символизируют горячее дыхание пустыни. Если не ошибаюсь, его еще называли дыханием осла. Этот ветер всегда приносил беды.

– И правда, что еще, кроме бед, мог принести с собой ветер, который называли дыханием осла? Но звучит мелодично, прямо как стихи.

– О, этот ветер хорошо мне знаком! Я ощутил его на себе на Синае. О, что за ветер! Он терзает не только тело, но и дух.

Просветив своих хозяев насчет смысла будущего памятника, Эллен Черри принялась объяснять, почему скульпторы выбрали именно такое решение.

– Бумер говорит, что скульптура эта должна напомнить арабам и евреям, что у них общие корни. Что было время, когда и те, и другие поклонялись одному и тому же божеству и что многое из того, что сегодня присутствует в религии тех и других, восходит, и это можно проследить назад в веках, к общему культу. А еще, по его словам, памятник должен служить напоминанием о том, что когда-то земля, из-за которой они сейчас так ожесточенно воюют, была названа в честь упрямого четвероногого с длинными ушами и копытами. А это должно сказать им кое-что еще. Помимо всего прочего, это должно научить их воспринимать себя не так серьезно. Бумер и Зиф надеются, что когда и арабы, и евреи посмотрят на эту скульптуру, такую несуразную, такую шутовскую, то, может, они увидят смешное и в себе самих. И пока они будут смеяться над собой, над тем, как по глупости позволили естественному соперничеству родных братьев перерасти в долгий и кровавый конфликт, который угрожает миру во всем мире, они сумеют переосмыслить и свою сексуальность, что, по словам Бумера, означает переосмыслить и заново утвердить свою связь с природой. Проблема Палестины заключается в том, что и евреи, и арабы живут в мире абстракций, в мире, которым правит политическая и религиозная идеология, – вместо того чтобы жить внутри своих физических тел, неразрывными узами связанными с землей. Эллен Черри на минуту умолкла.

– Ну, вот, пожалуй, и все. Что касается меня лично, коль речь зашла о богах-ослах, мне ни за что не отличить их навоз от их корма и прочих заморочек, о которых так любит распространяться «Нэшнл джиогрэфик». Но зато я точно знаю другое – если это воздействует на эстетическом уровне, пусть даже столь шутовском, как эта скульптура, значит, перед нами произведение искусства. Так что неплохо. Очень даже неплохо.

Спайк с Абу кругами ходили вокруг макета.

– Да, в ней чувствуется некая энергия, – признал Абу. – Этакое необузданное биение жизни.

– Она обращена к нашему исконному единству, – добавил Спайк. – Лично мне это нравится.

– Верно, – согласился Абу. – Однако кое-кто может понять ее неправильно. И тогда, чует мое сердце, нас ждут неприятности.

– Охо-хо, это ты точно сказал. Дыхание осла.

Спайк и Абу все кружили и кружили вокруг макета. Эллен Черри пошла в туалет. По пути туда и назад она остановилась полюбоваться на гладкую белую стену за эстрадой. Когда же она вернулась в офис, хозяева продолжали ходить кругами вокруг андрогинного осла, силясь понять, нравится он им или нет.

– Кстати, хочу спросить у вас, – поинтересовалась Эллен Черри. – А как он у вас оказался?

– Довольно загадочным образом, – ответил Абу. – Его совершенно неожиданно доставил посыльный.

– Мне показалось, будто вы сказали, что вам его прислали Зиф с Петуэем.

– Так оно и есть, но доставил его посыльный.

– А-а-а…

На столе стояла бутылка рома, и Эллен Черри плеснула себе в стакан. Когда глоток достиг ее желудка, она тотчас испытала приступ изжоги, словно ром в химическом отношении был антагонистом одного из ингредиентов шаурмы. Эллен Черри негромко отрыгнула. Эта отрыжка, пусть даже изящная и сдержанная, моментально подтолкнула что-то в ее мыслительном процессе.

– А как он выглядел? – спросила она.

– Ты о чем?

– Да о посыльном, который доставил вам макет. Какой он собой?

– Знаешь, раз ты завела о нем речь, признаюсь честно, вид у него был весьма причудливый. Весь в униформе, с головы до ног.

– Он был с бородой?

– Без.

– Вы уверены? Даже никакой небольшой бородки?

– Нет, он был гладко выбрит. Верно я говорю, Спайк?

– Гладко, как маца.

– А темные очки на нем были?

– Были. А как ты угадала?

– А еще что-нибудь?

– Нет.

– Ну, например, коричневый бумажный пакет в руках?

– Точно, был. Он держал его под мышкой.

– Да, и когда он ставил макет, оттуда еще вывалилась книга. Новый бестселлер, этого, как его там, Тома Клэнси.

– Черт, не может быть… Мне ведь самой показалось, будто он слегка хромал, когда выходил из «Ансонии».

– Ты это о чем, Черри?

Эллен Черри резко повернулась к дивану, схватила с него коробку с цветами, которую едва не оставила там валяться, и быстрым движением сорвала крышку. Внутри оказалась дюжина роз на длинных стеблях – гораздо более длинных, чем уши у взрослого осла. А еще там обнаружился крошечный конверт, на котором корявым почерком было нацарапано:

С любовью и вожделением

От Мастера Маскарада.

– Сукин сын, – рассмеялась Эллен Черри. – Круглый болван и сукин сын. Ему, видите ли, захотелось приколоться.

Прежде всего она позвонила в галерею Ультимы Соммервель, но голос в трубке сказал, что та занята – у нее совещание.