Том Роббинс - Тощие ножки и не только

Тогда она позвонила в «Ансонию».

– Прошу прощения, – ответил ей незнакомый голос. – Но Пепе сейчас занят. Он на совещании.

Господи, они что, сговорились? Или это новая экономическая тенденция? Эллен Черри плеснула себе еще один глоток ромг. Негромко отрыгнув пары расплавленной лавы и драконьих соплей, яд огненного муравья, эссенцию, которую – дай им волю! – кое-кто из ближневосточных правительств превратил бы в оружие, Эллен Черри наконец приструнила свои эмоции. Интуиция подсказывала ей, что Бумер уже на пути в Иерусалим. Внутренний голос скулил: мол, он наверняка провел в Нью-Йорке времени достаточно для того, чтобы трахнуть старушку Ультиму. Но Эллен Черри тотчас отругала себя, что не имеет права терзаться из-за неверности мужа, сидя на диване, на котором они со Спайком… В общем, она махнула на все рукой, рассмеялась и пропустила еще глоток рома. После чего набрала еще один телефонный номер.

– Магазин художественных принадлежностей Дэвида Дэвиса, – ответил ей стариковский голос. Это был сам старина Дэйв. Судя по всему, Дэйв Дэвис, владелец ее любимого магазина художественных принадлежностей (а вовсе не родственник Мелу Дэвису, чей собачий бутик неизменно вселял в нее ужас), не был на совещании.

Эллен Черри посмотрела на часы. Половина третьего пополудни накануне Дня Благодарения.

– Вы еще работаете? – спросила Эллен Черри.

– Работаем, работаем, можете приезжать.

– Буду у вас сию минуту.

Еще один глоток рома, и, оставив Абу и Спайка вращаться по околопалесовой орбите, она поймала такси – для того, чтобы инвестировать отложенные на квартирную плату доллары в розничный сектор частного предпринимательства.

Большинство нью-йоркских художников предпочитают отовариваться в магазине «Перл Пейнтс» на пересечении Канала и Бродвея, но для Эллен Черри существовала только лавочка Дэйва Дэвиса. Ей нравилось уже то, что магазинчик был старый, темноватый, причудливый. Ей нравилось, что сам старина Дэйв был на дружеской ноге с художниками, а продавцы, что обычно бывали слишком заняты и не особо церемонились с ней, были одеты в черные спортивные костюмы, словно рабочие сцены некоего театра-кабуки художественных принадлежностей. Именно в таком магазине она всегда мечтала делать покупки, когда девчонкой жила в Колониал-Пайнз. Это было место слегка не от мира сего, словно специально предназначенное для самых дерзких, для тех, кто был помазан творить чудеса.

У Дэйва Дэвиса имелось целое помещение, отведенное исключительно кистям. Сотни кистей и кисточек всех мыслимых и немыслимых размеров лежали в подземном полумраке, топорща навстречу покупателям блестящую щетину, словно покупатели пришли сюда не за кистями, а на некое собеседование перед жюри из ежей. Входя в отдел кистей, Эллен Черри неизменно чувствовала себя залетевшей в шубу молью. Сегодня, мучимая отрыжкой – причем каждая такая отрыжка как залп напалма, – она выбрала себе более полудюжины дорогих собольих кистей, главным образом для широких мазков. В отдел забежал продавец – не иначе как для того, чтобы скатать в сторону декорации, чтобы переодетым самураями актерам ничто не мешало сражаться на картонных мечах, подумала Эллен Черри. Но на самом деле он поинтересовался у нее, не нужна ли ей его помощь. В магазинчике было на редкость мало посетителей. Никакой тебе предпраздничной суеты, никаких тебе художников и художниц от кухонной плиты, ищущих, чем бы им приукрасить жареную индейку.

Выбрав кисти, Эллен Черри направилась в отдел пигментов. Здесь начиналось самое веселье. Не глядя на ценники, она принялась снимать с полок баночки с красками. По-прежнему страдая от отрыжки – пищевод ее дымился как намокшая пробка, – Эллен Черри ставила краски в корзину, громко произнося при этом название каждой из них.

– Индийский сурик, – пропела она. – Марсианский сурик. Венецианский сурик. Кадмиевый сурик. Алый. Алая роза.

Там были и другие оттенки красного, алого, малинового – даже такой шип в заднице грешников, как кровавая роза.

А еще там был кобальтовый синий, небесно-голубой, прусский, просто ультрамарин и, буквально с едва заметным ароматом чеснока, – ультрамарин французский.

– Ганзейский желтый. – Эллен Черри так понравился этот набор звуков, что она пропела его дважды. – Ганзейский желтый (святой покровитель желтушных таперов), цинковый желтый, лимонно-желтый, желтая охра, марсианский желтый, неаподитанский желтый, ярко-оранжевый.

– Лиловый, фиолетовый, марсианский пурпурный, кобальтовый лиловый, диоксазиновый фиолетовый.

Затем подлинный кошмар обустраивающих семейное гнездышко молодоженов – сырая охра и жженая охра (он предпочитает свою средней прожженности – хо-хо!), сырая умбра, жженая умбра (ну-ну, дорогая, успокойся, мы лучше закажем пиццу), вандейковский коричневый, коричневая марена, мареновая медь, серебро, оксид золота и обычный серый.

– Виридиан, о, виридиан! Зеленая земля, кадмиевая зелень (патронесса начинающих проституток) и даже нежно-зеленый (святой покровитель наивных избирателей, полагающий, что политики ирландско-американского происхождения все как один честны).

– О, марсианская сажа! О, слоновая кость! О, титановые белила! (Боже, благослови светлокожих европейцев, что пошли ко дну вместе с чудо-кораблем.) Да здравствуют радужные белила и нежный портретный розовый!

Или она что-то упустила? Белая лилия, сажа обыкновенная, белоснежка, черный красавчик, белое рождество, черная пятница, белое превосходство, черная власть, белое золото, черное золото, царский пурпур, каннибальский пурпур, цвет дензнаков, длинная зелень, зелень газонов, Лоэнгрин, цвет твоего парашюта, цвет волос моей возлюбленной, бордо, марсианский бордо, марсианский шартрез, батончик «Марс», голубой маленьких мальчиков, голубая лагуна, ночной блюз, красная зараза, коричневая чума, Джон Браун, Дориан Грей, красный скелет, красный октябрь, красный Том Клэнси, лучше мертвый, чем красный, лучше бледный, чем бедный, Гринберг, Гольдберг, кальсонно-серебристый, дынно-желтый, желтая пресса, желтая опасность, желтая лихорадка, майонезно-желтый, горчичный, соусный, луковый.

Голова Эллен Черри шла кругом. Ей едва ли не стало дурно, перед глазами все поплыло. Нет, ей ни в коем случае не следовало смешивать ром с художественными принадлежностями. Ей стоило неимоверных усилий дотащить корзину до кассы, где она рассталась со значительной частью своей наличности. Когда она расплатилась, Дэйв вызвал для нее такси. Пока Эллен Черри ждала машину, она вышла на улицу вдохнуть немного свежего осеннего воздуха.

К тому моменту, когда такси вновь высадило ее у «Исаака и Исмаила», головокружение поутихло, а от изжоги остались разве что несколько тлеющих угольков. Спайк и Абу уже уехали.