Лидия Скрябина - Дневник ее соглядатая

А моя настоящая жизнь закончилась. Все, что мне было дорого, осталось далеко на покинутом Кавказе. Существование мое стало призрачным и никчемным. Я словно смотрела со стороны на себя, на поселки и города, в которых жила, и не было в этом ни смысла, ни чувства. Но и прервать эту странную полуявь я не могла. Самое удивительное, что мир перестал пахнуть. Вернее, всюду пахло пылью, холодной студеной пылью.

Собственно, больше писать не о чем. Я долго избегала постылой участи материнства, но все-таки забеременела и с удивлением думала, что рожу в эту мертвую жизнь живого ребенка, и надеялась, что он будет все-таки мертвым. Но вышло еще хуже. Ребенок – милая, белокурая девочка родилась живой, но оживить мою жизнь она уже не могла и быстро омертвела для меня, как и все остальные люди-призраки. В честь апрельских тезисов В.И. Ленина Иван назвал ее Апрелиной…»

Лина Ивановна закрыла тетрадь и тихо заплакала.

– Что ты? Что? – неловко потянулась к ней Алла и начала через силу гладить по спине.

– Это я. Я – мертвая девочка! Я всегда знала, что мама меня не любила! Она меня родила, потому что был запрет на аборты!

– Ну, это замкнутый порочный круг. Ты же Стёпу тоже не любила, – вдруг ни с того ни с сего брякнула Алла.

– Нет, я любила! Любила! – взвыла пожилая женщина.

«Любила – не любила, все равно их уже нет. Чего уж тут кудахтать на старости лет!» – раздраженно подумала Алла, удивляясь своей жесткости.

– Ладно, не плачь. Я не хотела. Сколько слез в этой истории, хоть выжимай. «All you need is love», [1]а мы всё продолжаем плодить ненависть. Почему так?

– Не знаю, – хлюпнула носом Лина Ивановна.

Алла взяла у прамачехи дневник, перелистала страницы, выхватывая глазом только что прочитанные куски. «Как тепло рассказано там о походе в пещерную церковь с отцом. Акакое первое внятное воспоминание об отце у меня?..»

Ей уже лет пять. Мама с папой позвали ее утром в постель, что бывало очень редко. Алла сквозь сон слышала, как они тяжело бранились всю ночь, а под утро вроде затихли и, видно, зазвали маленькую дочку как последнюю соломинку, за которую можно зацепиться, чтобы остаться вместе. Так, по крайней мере, считала теперь Алла.

Папа лежа подхватил ее с пола на руки и начал неловко подкидывать вверх. Ночная рубашка у нее задралась, и в воздухе мелькали ее голые ноги и пися. Алле стало стыдно и неловко. Подбрасывание было не нежным, отеческим, а каким-то механическим, словно она большая кукла. Алла вырвалась из рук отца и забилась под бок к маме. Отец нахмурился и порывисто встал с постели. Алле потом долго было не по себе от этой неполучившейся утренней возни. Неумелые заигрывания отца ее обидели.

«Даже вспомнить, и то нечего», – с обидой на весь белый свет вздохнула взрослая Алла.

– Я вижу, тут немного осталось? – Она перелистала тетрадь до конца.

– Да, остался кусочек про возвращение во Владикавказ, – отозвалась прамачеха из кухни, куда пошла капать себе валокардин.

– Она все-таки вернулась? Хорошо, оставим это на сладкое, когда и я вернусь.

– А ты куда собираешься?

– Мы уплываем с Кахой на его яхте по Волге.

– У тебя с ним такой серьезный роман?

– В некотором роде.

– А как же Илья?

– Он пока ничего не знает. Сидит в Твери с больной бабушкой, ждет меня. Я к нему потом приеду и посмотрю, что и как.

– А что твой Каха говорит про Степана Ильича?

– Про папашку? Обещает урыть в самое ближайшее время.

– А как? Не рассказывает?

– Нет, темнит. Он вообще какой-то странный, нервный. То дергается, то замрет и онемеет.

– Ты серьезно влюбилась? – вкрадчиво, с притворной легкостью поинтересовалась Лина Ивановна: ей соперники были ни к чему.

– Не знаю. «Пути мести никогда не бывают прямыми. Ты заходишь в нее, как в лес, и часто не знаешь потом, в какую сторону идти и как из него выбраться…»

– Это что?

– «Убить Билла». Часть первая, – вздохнула Алла. – Каха – обалденный любовник, – не очень уверенно сказала она. – И потом, мне надо проследить, чтобы приговор был приведен в исполнение.

– А неужели твой папа ничего не чует?

– Не знаю. С тех пор как я поменяла фамилию на Стёпину, он мне даже ни разу не позвонил. А через знакомых передал, что у него нет дочери с такой фамилией. Он даже маме в Америку пожаловался. Уела, видно, – удовлетворенно отметила Алла.

– А мама что? – Лине Ивановне важно было отследить каждую деталь жизни названой внученьки.

– Подлизывется, – улыбнулась Алла. Теперь, когда у нее появился новый объект для ненависти, она стала относиться к матери гораздо лучше. По крайней мере, поняла, почему родители не могли жить вместе. Она же с отцом не может теперь жить вместе, а раньше могла. Так и мама. Может, мама и вправду без нее скучает?

Алла многого ждала от будущего путешествия. Несмотря на бурный и бесплодный секс, эстетские ужины и прочую романтическую активность, у нее возникло такое впечатление, что роман их пробуксовывает на одном месте. Например, она по-прежнему не знала ни одного из Кахиных друзей. Неужели у него их нет? Или он ее прячет? То, что у нее самой не было подруг, Алла считала нормальным. Но успешный человек в ее понимании мог быть только общественно значимым, а следовательно, общительным и известным.

В плавании она надеялась прорваться из благоустроенной резервации, в которой держал ее Каха, к его настоящей жизни. Ее, правда, удивляла скоропалительность покупки яхты – это походило на истерический каприз, бессмысленное бегство от судьбы или срочную лепку алиби.

Аллой этим летом владели беспокойство и томление духа. Возможно, смута и тревога, царящие в мире Антонины, разбередили ей душу. Прошлое всегда на нее сильно действовало. Но скорее всего, она смутно чувствовала, что зарулила куда-то не в ту степь, что делает в жизни что-то не так. Но осознать, что именно не так, не получалось. Ладно, поживем – разглядим.

В одно прекрасное июньское утро она с легким сердцем запрыгнула в свой «мерседес» и помчалась на место сбора в Завидово, откуда стартовало их маленькое судно. На безлюдном лесном перегоне ее впервые в жизни занесло на огромном масляном пятне, крутануло и выбросило на обочину. Все обошлось. Обочина в этом месте тянулась широкой пологой полосой, машина, идущая сзади, успела притормозить и проскочить в нескольких сантиметрах от ее смертельной бледно-сиреневой юлы.

Алла после крутого виража минуту сидела неподвижно, стараясь прийти в себя от неожиданности. Она даже испугаться не успела. Потом осторожно открыла дверцу, чтобы выйти из машины, убедиться, что с ее сизым «мерином» все в порядке. У откоса дороги, где начинался веселый, жизнерадостный березняк, сидел большой лохматый пес дворянской породы и внимательно наблюдал за происходящим.