Ионел Теодоряну - Меделень

— Барыня велела спросить, почему вы не идете…

— Пойдем, папа… Я рада, что ты пришел меня проведать. Я научусь варить кофе. И когда ты в следующий раз придешь ко мне, я угощу тебя черным кофе.

— Ах ты, чертенок, ведь мне достанется от Алис!

— И вареньем, папа.

— А у тебя есть варенье?

— Конечно. Смотри, папа… Только не выдавай меня!

Глаза у господина Деляну искрились от смеха при виде банок с вареньем, спрятанных в печке.

— Там у тебя буфет!

— Да, папа, там же я буду прятать кофе и кофейник.

— А где ты возьмешь кофе с кофейником?

— Ты мне купишь, папа… чтобы я могла принимать гостей.

— А если нас обнаружит мама?

— Она тоже попробует кофе… и увидит, что я хорошая хозяйка!

— А если она рассердится?

— Она поставит нас обоих в угол!

— Куда вы запропастились? — встретила их госпожа Деляну, выходя из задумчивости.

— Тишина! — провозгласил Герр Директор. — Тот, кто боится шума, пусть заткнет уши!

— Григоре, не разбей зеркало.

— Будь спокойна, Алис! Пробки от шампанского представляют большую опасность для твоих ушей! Впрочем, не волнуйся…

Госпожа Деляну и Моника заткнули уши. И все же праздничный выстрел заставил их испуганно вздрогнуть. Пробка птицей вылетела из бутылки вместе с целым букетом цветов, внезапно распустившихся и так же внезапно уронивших все свои лепестки в хрустальные бокалы.

— Безупречно! — похвалил себя Герр Директор, наполняя бокалы… — Пейте на здоровье! Самый полный бокал — Ками-Муре.

— Налей мне еще, Герр Директор, не обижай меня! — потребовала Ольгуца, пальцем указывая на истинный уровень шампанского по отношению к декоративному, — пене.

— Алис, что ты на это скажешь? Твоя дочь жаждет возлияний!

— Бог с ней, Григоре! За счастье Дэнуца!

— Повремени, Ольгуца… Не беспокойся, ты непременно захмелеешь!

— Ты произнесешь речь, Герр Директор? — спросила Ольгуца. Губы у нее были в пене шампанского.

— Не прерывай меня! Ты всегда в оппозиции… Мои дорогие, — начал Герр Директор, поднимая бокал, — сегодня я навсегда утратил племянника и обрел сына при тех же обстоятельствах, что и Дева Мария. Прежде всего я пью за новоиспеченного отца — весьма достойного! — который своего сына крестит не в воде, а в шампанском… И в каком шампанском! — добавил он, касаясь губами светлой пены. — Gaugeamus igitur. [42] Итак, будем радоваться! (лат.)

Все чокнулись, бокалы пропели свою чистую нежную арию.

— Ну же, Алис, не будь мачехой! Чокнись с отцом вашего сына!

— Наполни мой бокал, Григоре.

— Как? Ты уже все выпила! Ты, Алис!

— Я.

Герр Директор наполнил весельем бокал, в котором его явно было слишком мало. Пена с шумом поднялась вверх. От этого бокал сделался высоким и трепещущим, словно балерина, окутанная легкой дымкой и стоящая на пуантах.

— А теперь, дорогие мои, — продолжал Герр Директор, чокаясь с госпожой Деляну, — выпьем за здоровье приемного сына. Мое самое горячее желание — чтобы лет через десять, собравшись за этим уютным столом, мы все снова выпили шампанского. И чтобы ты, Дэнуц, посмотрел на меня сквозь монокль — как я сейчас смотрю на тебя — и сказал: «Этот жалкий безумец, который за всю свою жизнь не удосужился родить собственного сына… сумел создать человека». В ожидании этого дня, выпьем за сегодняшний день, выпьем за матерей!

— У тебя хорошее настроение, Герр Директор! — сказала ему Ольгуца, держа в руке бисквит.

— По-моему, мы с тобой оба в хорошем настроении… Хорошее шампанское! Что ты на это скажешь, Ольгуца?

— Хорошее, Герр Директор! Пощипывает язык!

— В таком случае произнеси тост.

— Думаешь, я боюсь?

— Посмотрим! — поддразнил ее Герр Директор, откинувшись на спинку стула.

Ольгуца встала.

— Мама, позволь мне влезть на стул.

— Что ты собираешься делать?

— Я хочу произнести речь… в честь Герр Директора.

— Влезай. Только не упади!

— Ты прямо как статуя! — воскликнул, любуясь ею, Герр Директор.

— Не прерывай меня, Герр Директор!

Господин Деляну не находил себе места. Ему был хорошо знаком страх перед публичными выступлениями и, хотя это была шутка, дебют Ольгуцы волновал его.

Ольгуца провела ладонью по лбу и запачкалась крошками, потому что у нее в руке был кусочек бисквита.

— Дорогой Герр Директор, — произнесла она уверенно, смело глядя на него, — мы с тобой и до сих пор были родственниками, потому что ты мой дядя. Я об этом ничуть не жалею.

— Я тоже, Ольгуца.

— Нам обоим везет на родственников!

— Браво, Ольгуца! — захлопал в ладоши господин Деляну.

— Очень везет, Ольгуца! Запомни!

— Я знаю, Герр Директор, недаром я была в родстве с Фицей Эленку…

— С сегодняшнего дня мы еще больше родственники! — Герр Директор возвел в превосходную степень сравнительную степень Ольгуцы.

— Нет! Очень родственники мы только с мамой, папой и еще кое с кем…

— Кто же этот таинственный кое-кто?

— Сейчас узнаешь, Герр Директор.

— Не перебивай ее, Григоре, — вступился за дочь господин Деляну.

— Ничего, папа, я ему отвечу… Теперь ты отец моего брата. Мы еще больше родственники, потому что два больше, чем один, и потому что теперь ты дважды мой родственник.

— Ты этому рада, Ольгуца?

— Конечно, рада!

— Тогда давай чокнемся.

— Подожди, я еще не кончила!.. И я хочу, Герр Директор, чтобы и моему брату повезло с родственниками так же, как нам с тобой.

— A bon entendeur, salut! [43] Имеющий уши, да слышит! (фр.) — воскликнул Герр Директор, обнимая ее.

— Браво, Ольгуца! Я ставлю тебе десятку за твою речь.

— Мои дорогие, — произнес Герр Директор, усаживая Ольгуцу на ее прежнее место, — то, что я обрел сына, еще не самое главное! Я лишний раз убеждаюсь, что ни один человек не может уйти от того, что ему на роду написано. Бог уберег меня от жены, но зато, как я вижу, послал мне тещу!.. Выпьем за самую юную на земном шаре тещу, и пусть все тещи будут похожи на нее!

…Дэнуц безо всякого аппетита съел несколько бисквитов, смоченных в шампанском. Он слышал звон бокалов, разговоры, шутки, но все это проходило мимо его сознания… Так, значит, произошло что-то хорошее. Всем было весело оттого, что Дэнуц сказал «да». Дэнуц мог сказать «да» или «нет»… Он сидел в столовой на стуле, высоком, странно высоком — как все стулья в торжественные минуты, — и от него ждали, чтобы он сам решил свою судьбу…

Да.

Когда-то давно зубной врач вытащил у него зуб, и Дэнуц, держа в руке этот зуб, плакал и глядел на него с недоумением и враждебностью. И тогда, как и сейчас, родители поздравляли его и смеялись, стоя рядом с креслом, в котором он испытал такие мучения… Странно! Тогда — зуб, теперь — короткое словечко «да», слетевшее с его уст. И всем очень весело! А если бы он сказал «нет»? Всем было бы грустно… Бедный Дэнуц! Ему одному только и было грустно… и в то же время словно бы и нет… Жил-был император, у которого одна половина лица смеялась, а другая плакала…