Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

Мне оставалось преодолеть всего пару ступенек, когда дверь внизу распахнулась, выпустив на волю неторопливую мелодию чужого вечера, где много пили, спорили, смеялись, наступали друг другу на ноги и знать меня не знали. Хохоча, в комнату выкатилась пестрая парочка. От неожиданности чемодан выскользнул у меня из рук и с грохотом покатился по ступенькам. Театрально распахнув пасть, фамильный раритет распластался у ног оторопевших весельчаков, чудом не задев их.

— Кто здесь? — Пестрая девица сделала шаг вперед, утопив остроносую черную туфельку в мякоти чемодана.

Вжавшись в стену, я затаила дыхание. Две освещенные фигурки у лестницы, плоские, будто вырезанные из картона, тоже нерешительно застыли.

— Кто здесь? — повторила девица.

Казалось, она принюхивается. Круглое и гладкое лицо с фарфоровыми щеками, нос с горбинкой, карликовый, чайно-розовый бутончик рыбьего рта, безвольный подбородок, холодные, грубо подмалеванные глаза — все это я видела так четко, словно стояла с ней рядом. Ее наряд — какой-то взрыв кружев и взбитых салатово-лиловых полос — навевал мысли о шарах, трехколесных велосипедах, растрепанных косичках, книжках с картинками и сладкой вате. Высокая гулька из соломенной пакли волос, венчающая этот двор чудес, делала незнакомку похожей на мороженое-рожок.

— Кто здесь, кто здесь, — захихикал, пискляво ее передразнивая, мужчина.

Худющий, как жердь, с непомерно длинными руками и ногами, в дурацком цилиндре, он выглядел не менее гротескно, чем его спутница. Ореховый костюм, лицо — ореховая скорлупка.

— Чего ржешь?

— А помнишь, — заливался тот, — анекдот… кто здесь…

— Фу-ты, — фыркнула она, но, не выдержав, тоже рассмеялась. — Молчи уж лучше… Эдвард… руки-ножницы…

Я не шевелилась, почти не дышала, глядя на эту погибающую в истерических корчах парочку. Мужчина действительно казался наспех скроенной, неуклюжей тряпичной куклой, которой шутки ради пришили обе левых руки. Ладони у него были огромные: он мог бы с легкостью сжать в них наши с девицей головы, оставив еще и местечко для своего цилиндра. Разболтанный, вертлявый, с порывистыми движениями марионетки, он хлопал крыльями, хватаясь за воздух, и приплясывал от восторга.

— Ну все, хватит… Хватит, я говорю. — Пытаясь успокоить своего долговязого приятеля, девица придвинулась к нему, вынув ногу из чемодана, в котором до сих пор топталась.

Мой бедный, отважный зеленый шарф яростно впился в ее точеную лодыжку. Она раздраженно встряхнула носком, один раз, другой — тщетно. Начавший было приходить в себя разболтанный господин снова согнулся в приступе смеха. Его пестрая подружка тоже загоготала. Я немеющими руками сжала ватную голову.

— Что здесь происходит? — Кто-то третий, слегка шепелявя, присоединился к странной парочке.

— Там… это… этот… чемодан, — выдавила из себя девица.

— Воры, воры! — утирая истерические слезы, завывал тощий господин.

— С коктейлями пора завязывать, — пробасил еще кто-то из-за двери.

Нелепая история набирала обороты. Толпа голосов росла и уплотнялась, как голова снежной бабы на детской площадке.

— Меня вот что интересует: когда и какой дряни они успели накуриться, — хмыкнул шепелявый.

— Мы накрыли вора… на горячем… тебя грабили… мы спасли твое добро, а ты — накуриться… дряни. — Девица освободилась, наконец, от шарфа. — Мертвый, но не сломленный, он растянулся на полу. — Вот, твой чемодан у них отобрали…

— Они хотели нас пристукнуть… чемоданом. — Смешливый болтун тоже понемногу приходил в себя.

— Можешь сам убедиться, один из них там, на лестнице.

— Вы его видели? — снова вмешался бас.

— В такой темени?

— А свет включить вам в голову не приходило?

Щелкнул выключатель. Я зажмурилась и почувствовала, что потихоньку сползаю вниз.

— Лампочка перегорела, — разочарованно протянул долговязый.

— А может, это мышь? — предположил бас.

— Что мышь? Выкрутила лампочку? — Парочка снова затряслась в истерике.

— На лестнице мышь! Что вы гогочете все время?

— Ой, точно, мышь! Мышь с чемоданом! — захлебнулась в восторге девица.

— Странствующая мышь-клептоманка! — подпевал ее дружок.

— Давайте ее ловить!

Этого еще не хватало! Я нехотя открыла глаза. Свет из комнаты отдалился и как будто выцвел. Внизу, в его тусклом мерцании, колдовали тени. Одна, низенькая, в каком-то тюрбане, казалась детской. А может, кто-то стоял на коленях. Пикировка голосов продолжалась: бас и шепелявый допрашивали буйную парочку.

— Теперь отвечайте внятно, где вы откопали эту рухлядь?

— Какую рухлядь?

— Да чемодан же!

— Да-че-ма-дан-же? — словно пробуя слова на вкус, проговорил разболтанный.

— Шут гороховый!

— Отвечайте, когда вас спрашивают!

— Говорят же тебе, оно упало с лестницы… Как снег на голову…

— Слу-у-шай, — протянул быстро пришедший в себя долговязый. — А что, если… в этом доме никто не умирал?

— Дурак! — прыснула его спутница и затряслась в очередном приступе веселья.

Долговязый скакал на одной ножке, не то рыдая, не то гавкая от смеха.

— Ладно, раз так — разбирайтесь с бродячими мышами без нас.

— Вот так всегда! Скажешь в кои-то веки правду…

— Ри, а может, того, и вправду воры забрались?

— Ладно. — Шепелявый вздохнул. — Сходите кто-нибудь за фонарем. Сейчас проверим, что там за воры.

Однажды в детстве я, перелезая через забор с раздутыми от ворованных яблок карманами, зацепилась коротким платьем за гвоздь (вся моя одежда в тот день находилась в стирке: пришлось надеть платье — первый и последний раз в жизни). Не смея отнять рук от забора, ерзая, в надежде освободиться от гвоздя, я с ужасом увидела, что хозяин яблок, престарелый пузан, посвистывая, возвращается с кошелкой из магазина. С не меньшим ужасом я почувствовала, как платье медленно ползет вверх. Свист прекратился, и я поняла, что меня заметили. Сгорая от стыда, я с остервенением дернула платье вниз, раздался треск рвущейся ткани, яблоки, видимо, тоже не выдержав страданий, посыпались из карманов, и я полетела вслед за ними на землю. Сейчас, на лестнице, я себя чувствовала примерно так же. Не рассчитывая на хэппи-энд, которым завершилась детская история (с пузаном приключилась истерика, а я убежала), я стала медленно спускаться.

Дальнейшие события разворачивались с оглушительной скоростью: почувствовав под ногой что-то мягкое и упругое, я попыталась ухватиться за невидимые перила, но те то ли отшатнулись, то ли вообще не существовали. Секундная невесомость, вспышка страха, обиды, заброшенности, жгучая боль в затылке и — мрак.