Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

— Где Жужа?

— Когда появилась Жужа, вы уже усохли, скукожились и начинали крошиться. Поначалу она вас очень раздражала. Она была для вас пошленьким и назойливым жужжанием, от которого не удается отмахнуться. И не пытайтесь возражать! Я понимаю, конечно, что человек, поглощенный собой до такой степени, что это перестает быть метафорой, уже даже не солипсист, а нечто такое, что и выговорить страшно, не в состоянии воспринимать что-либо за пределами собственного ада, даже если это «что-либо» протягивает ему обе руки. Мне пришлось изрядно попотеть, сталкивая вас лбами, чтобы расшевелить ваше самолюбие — единственное, что в вас не умрет никогда. Но вы только бубнили злобно себе под нос, не покидая кокона.

— Ошибочка. Злиться я не мог, я вообще поначалу Жужу не замечал.

— Вот именно. Я уже собирался на все махнуть рукой, как вдруг всплыла на поверхность Жужина книга. О, вот тут-то вы встрепенулись! Вот тут-то вы засверкали, как резная нереида на форштевне! Казалось, это двойник вашей первой и единственной книги, вашего чуда, вашего ребенка. На самом деле не двойник: написано вроде бы о том же, но совершенно по-другому. Будто кому-то удалось расслышать то, что в свое время просвистело мимо вас. А может, не расслышать, может, это и был говорящий. В любом случае, появился зеленый огонек на пристани, только горел он не для вас. Вы это поняли сразу и решили умереть — мысль, в вашем случае новизной не отличающаяся, — умереть, пожертвовать собой, благородно подсунув миру новое дарование. Вот, мол, я, смотрите, такой крылатый и падший, добровольно иду на костер! То есть, это так было написано в романе (вы ведь живете недописанными романами, которые бросаете на первой же странице). А между строк вы начали дарование убивать, лепя из него нечто несусветное, как оказалось — самого себя. Убивали вы, как вам в бреду мерещилось, ради искусства (совершенно не представляю, что это за зверушка такая), на самом же деле из зависти и гордости. Ну подумайте, какой из вас наставник? Вас же заклинило на самом себе, вас от собственного отражения за уши не отдерешь! К тому же, милый мой Арлекин, вы все растеряли, кроме умирания, ничего у вас не осталось. А, что говорить… Вы могли бы ожить, даже сейчас, несмотря на пятилетний пост и эксгибиционистские наклонности. Вся эта история, в сущности, для вас написана…

Я сидел, положив подбородок на ноющее колено. Возразить мне было нечего.

— А знаете, — карлик поправил маску, игриво прищурился, — было довольно забавно с вами играть.

— Играть?

— Мы ведь играли, вы разве не поняли? А я-то думал… — Театрально застыл — фигура удивления. — Историю с перчаткой вы просто не могли не узнать.

Я поднял на него глаза. Вот оно что! Забавно.

— Да. Лева недурно поработал в тот вечер. Бесподобный кролик из него вышел, просто блестящий, не находите? Кстати, не хотите ли вернуть Жужину перчатку?

— Не хочу. — Перчатку я носил с собой, с того самого дня. — А ирисы зачем? Намек на мою книгу?

— Ну, отчасти. На случай, если вы не клюнете на перчатку. Лева очень переживал, что вы его, при всем его старании, умудритесь упустить из виду.

Я вспомнил букет, мерцающий в исполинской руке кролика Буонаротти.

— И Жужа знала? И участвовала?

— Нет! За кого вы меня принимаете? Я дешевыми трюками не пробавляюсь. Все должно было быть чин чинарем, взаправду.

— И циркачку вы убили взаправду?

— Циркачка упала без посторонней помощи, и мне очень грустно, что я не смог ей помочь.

— Не пудрите мне мозги! Я видел, как ваш кролик гипнотизировал шар!

— Он тоже ничем помочь не мог.

— И вы ждете, что я вам поверю?

— От вас я уже давно ничего не жду. А вот Бригелла — тот постарался на славу.

— Улитов?

— Да, Улитов. Улиточкин. Улитюськин, — хихикнул. — А вы не знали? И вам не показалась странной его удивительная осведомленность в некоторых вопросах? Листок, который он так вовремя нашел в «Черном принце»? Исчерпывающие сведения о Жужиной неудачной карьере?

— Так это не Жужа писала? И про работу — вранье?

— Про работу не вранье, и писала Жужа. Я у нее этот листок изъял. На время, для пользы дела.

— Но почему Женька?

— А он сам набивался в помощники. Все ходил, все хныкал… Я, откровенно говоря, не сразу его помощь принял. Терпеть не могу этот типаж подлецов — трусливая марципановая мразь. К тому же, наша улиточка свои услуги слишком высоко оценила. Мы его гонорар пересмотрели сразу.

— И сколько же сейчас стоит предательство?

— Падает в цене.

— Слушайте, — вдруг загорелся я. — Это вы устроили кордебалет с библиотекарем у меня дома?

— С каким библиотекарем?

— Вы лучше меня знаете, с каким. Дешевый трюк. И в пятницу ночью… рука на стекле — тоже вы! И… кто-то душил меня…

— Рука на стекле — да. Немножко вас припугнул, для острастки. Уж больно самоуверенный был у вас вид. К тому же, мне не хотелось, чтобы Жужа наделала глупостей. Но в дом никто не заходил, и душить вас — фи! Арлекин! А библиотекарь… Дражайший Арлекин, я не понимаю, о каком библиотекаре речь. Если вы заметили, я все вам выкладываю, ничего не тая, как честный католик своему духовнику. Подумайте сами: у меня нет причин скрывать от вас каких-то там библиотекарей. Я даже открою вам еще один рояль в кустах. Помните водителя такси?

— Только не говорите, что это были вы.

— Нет, конечно. Это был мой старинный приятель. И, откровенно говоря, он от вас не в восторге.

— Я от него тоже.

— Так что это за история с библиотекарем? Расскажите.

Я с сомнением на него посмотрел. Ерничает, как всегда, или говорит правду? Причин для отнекиваний у него вроде бы нет. Этот шут не упустит случая похвастаться ловко провернутой буффонадой.

— Нет никакой истории. Забудьте.

— Ну что ж. Тогда я вас покину, если не возражаете.

— Нет, постойте. Скажите, где Жужа.

— Ох, ну сколько можно? Ну зачем она вам?

— Не ваше дело.

— Запоздалое чувство вины, да? Это лечится. Посидите в своей затхлой норе, поплачьте над собой, словом, развлекитесь — и все как рукой снимет.

— Мне нужна эта книга, — процедил я.

— Арлекин, у вас каша в голове. Вы для начала определитесь, что вам нужно — Жужа или ее книга. Вы уже не в состоянии отличить одну от другой. Настоятельно рекомендую оставить в покое обеих! И простить, наконец, свою единственную, после которой вы сначала невнятно шептали, а потом и вовсе не смогли разговаривать. Это бывает. Вы случайно подглядели чужой сон.

— Жужин сон. — Я криво улыбнулся. На душе было гадко. — Солнце блеснуло раньше времени и не в то окно.

— Да. И правильнее было бы с этим смириться.

— Я только хотел помочь ей.

— Вы заперли птичку в клетку и стали учить петь. Конечно, она не выдержала.