Джон Краули - Любовь и сон

— Держи его за левую руку, — сказал Вэл, обращаясь к Роузи. — Я поддержу сзади.

Осторожно маневрируя — словно передвигая антикварную вещь, — они вывели его в коридор; рот был полон слюны, и с каждым кратким хриплым выдохом из легких вылетала мокрота.

— Простите, — бормотал он. — Мне так жаль.

— Конечно, — ответила Вэл. — Конечно, тебе жаль.

До двери туалета было уже недалеко. У каждой в голове крутилась одна мысль: что они будут делать, когда дойдут до унитаза (тот уже виднелся через открытую дверь, равнодушный и терпеливый), но вдруг Бони ослабил хватку. Напряжение, державшее его стоймя, исчезло; ток покинул провода. Бони, безмятежно вздохнув, откинулся на их руки.

Миссис Писки — единственная, кому доводилось видеть великий миг перехода, и даже не раз, — благоговейно застонала, но Бони Расмуссен ее не слышал. Он не слышал многого, что говорили ему или в его присутствии за этот бесконечный День, и даже не всегда был уверен, что человек, о котором так печально говорят, — он сам. В любом случае, он уже давно забыл все, что услышал.

Простите. Простите. Все это потому, что у него было так мало времени: потому что ему осталось так мало. Лишь миг между началом, которое уже и не вспомнить, и забвением. Что еще можно сделать, кроме как начать? Что?

Очень осторожно он освободился от женских рук и встал самостоятельно. Какая-то путаница — и с чего это он пошел в туалет? Ему это вовсе не нужно. Он думал, что нужно, но ошибался.

Нет, совсем не нужно.

Он обернулся на трех женщин, стоящих у двери в его кабинет. Они были озадачены и молчаливы, как будто уронили что-то, но еще этого не осознали. Что ж, дальше он отправится сам. Понятно, что ему не на кого надеяться. Никто за него не справится, придется уж самому, и как он был не прав, что так долго — и так бесплодно — докучал ближним своими просьбами. Даже Сэнди Крафт не смог найти это для него, потому что своей цели он должен был достичь сам.

Он лишь сейчас понял (сколько времени на это ушло!): путь вперед пролегает по тропе, ведущей назад, шаг за шагом, как если бы что-то потерял; восстанавливаешь обратный путь, пока не найдешь. Он начнет с конца и будет идти, пока не доберется до начала, и за поворотом найдет искомое, именно там, где оно и должно быть, явное лишь ему одному.

Сначала он пойдет в дом Крафта; он возьмет след среди книг, оставленных ему Крафтом (да, именно ему, что вполне очевидно, хотя он и не хотел произносить эти слова даже в глубинах своей души); он отправится вспять, непременно возможно в Европу, в Лондон, Рим, Вену. А потом и в Прагу.

Но сначала к Крафту. Он хорошо знал путь, залитый луною, ибо не раз ходил здесь такими же летними ночами. Он представил, как в окнах дома горят огни, там, в конце дорожки, недалеко от темных сосен, он даже увидел, как Сэнди сидит в кресле под лампой. Его милые лукавые глаза и улыбку. О Друг мой.

В коридоре он захватил шляпу и трость. Длинный, до странности огромный коридор заканчивался огромной дверью. Ему потребуется много сил. А потом ночь и путь. Ничего не забыл? Оставил что-нибудь? Ему казалось, он действительно забыл что-то взять — то, что не давало ему уйти, мешало двигаться вперед, — ребенок, не желающий отпустить штанину отца. Что же это? Что-то сделанное и не сделанное, а если не вспомнить об этом, путешествие станет бессмысленным. Бумажник, ключи от машины, билет, что-то еще.

Он замер, а дверь становилась все огромней. Он что-то забыл, он господи боже он позабыл: надо вернуться, немедленно нужно вернуться. Он попробовал обернуться и понял, что не может. Не мог повернуть даже голову, и не в том дело, что у него не было сил, — просто за спиной нет ничего, вообще ничего.

— Когда я был маленький, — сказал Пирс, обращаясь к Роз Райдер, — то однажды устроил лесной пожар.

Чуть ниже их парковки озеро Никель было забрызгано звездным светом; машины собирались у берега по две — по три, из них выходили семейные пары с детьми и, минуя Пирса и Роз, спускались по обрывистым склонам, среди темных елей.

— Не то что большой, но самый настоящий лесной пожар. Я со спичками не играл, ничего такого; собственно, всего лишь выполнял поручение. Мусор жег. Валежник и загорелся.

— Да, — сказала она.

— Я наблюдал за огнем, долго, а потом, когда стемнело, перебрался на крышу моего дяди и оттуда смотрел, как огонек превращается в пожар.

— Да.

— Сдержать его не было никакой возможности, — сказал Пирс. — Поэтому все вышло из-под контроля.

— Да, — повторила она. — Я знаю.

То тут, то там слышались взрывы фейерверков класса «Б», [462]Дальний смех. Бесы доплыли на барже до середины озера, даже отсюда видны отблески их факелов. Шериф, члены спортивного клуба. Их освистывают за нерасторопность.

И вот наконец с баржи взлетела первая ракета и взорвалась: сверкающий одуванчик расцвел и пропал; мгновение спустя — удар взрыва.

— Оооо, — сказала она.

Взмыла другая — ракет было маловато, и для начала их запускали по одной; все, задрав головы, следили ее шаткий путь. О! Это была одна из ракет, которые запускают шума ради, и сердца вздрагивают, когда холмы отражают ее грохот.

— Ой, — сказала она, радостно хихикая и ерзая на сиденье. — Мне так нравится. — Она подняла ногу и уперлась ею в приборную доску. — Так что?

— Это все, — ответил Пирс. — Я просто вспомнил. Ощутил его силу. На крыше, вместе с моими кузенами.

Тогда он понял, что мир скрывает разрушительную силу, чистую энергию: ни добро, ни зло, но возможность; и выпустить ее на свободу проще простого.

Еще одна громоподобная вспышка, на этот раз посложнее: сначала огненный цветок, затем — сполохи и рой свистящих дьяволят, и лишь потом — оглушительный взрыв. На мгновение огонь осветил сборище на берегу: кто-то расположился в пляжных креслах, детишки накрыты одеялами, парни с девушками, обнявшись, сидят на капотах.

— А кто твои кузены? — спросила она.

— Дети моего дяди. Он меня вырастил.

— А. — Она подождала следующей вспышки: многоцветное облачко, шипение огарков в воде. — Родителей не было? — нежно спросила она.

— Родители. Были, конечно. Просто однажды мама бросила отца и стала жить со своим братом.

— А сестры? Братья?

— Нет. Кузены были мне и братьями, и сестрами. Что-то вроде того.

Она потягивала пиво, которое они привезли с собой, но не это было причиной столь хорошего настроения.

— А как насчет тебя? — спросила она. — Ты не женат. Детей нет?

Ба-бах. Две сферы, одна внутри другой, как так возможно, не успел над этим задуматься, а видение уже исчезло. Magia naturalis.

— У меня есть сын, — сказал он. Повернувшись, она внимательно посмотрела на него.

— Ему двенадцать лет, нет, тринадцать. — Трудно определить точную дату рождения, мальчики все такие разные; он примерно знал, насколько тот взрослый, но не какого возраста тот мог достичь. — Робби. — сказал он, и в его груди взорвалась ракета; для того и произнес это имя, чтобы ощутить взрыв, только для этого: ведь оба они сидят здесь, чтобы изумляться и радостно выплескивать энергию.