Андрей Хаас - Ярость

По тому, как Виктор произнес эти слова, Дольф понял гораздо больше, чем было сказано. Посерев лицом, он развел руками:

– Бизнес есть бизнес, ты же понимаешь, Руф.

– Мой клиент дал за всю инсталляцию двадцать тысяч и желает отдельно купить видео по перформансу, – громко, чтобы все слышали, заявил ЧТО.

– Хорошо, Виктор! Вы не дали нам этого художника, но к теме бизнеса мы еще вернемся, – с ядовитой вежливостью ответила седая американка.

Она резко развернулась и, раздраженно переговариваясь со своими спутниками, ушла.

Дольф совершенно не ожидал, что эпизодическое участие в выставке молодой художницы закончится таким свинским скандалом. Эмоции так зашкаливали, что он испытывал острую потребность срочно выпить водки. Его уже не трогали все ужасы, творившиеся вокруг его имени: агрессивное поведение прессы, ссора с Кински, единичные оскорбления и даже то, что кто-то из зрителей запустил стакан кока-колы в картину Близнецов. Страсти так накалились, что он впал в ступор. Все пошло наперекосяк.

Виктор же, напротив, непринужденно беседовал с клиентами, рассказывал про художников, шутил, был бодр и сиял дружелюбной улыбкой. Его вдохновенное настроение мало-помалу стало бесить Дольфа. Время от времени посматривая на компаньона, Дольф злился еще больше, хмурился и покашливал.

Заметив подавленное состояние друга, ЧТО отвел его в сторону и, приобняв за плечи, сообщил:

– Я только что продал четыре боковых холста Близнецов за пятьсот в Ханты-Мансийск.

Видя, что Дольф не оживает, он зашептал на ухо:

– Забудь ты чертовую старуху. Плюнь. Думаю, она хотела купить девчонку только затем, чтобы поизмываться над тобой. Ты просто еще не знаешь ее подлинных планов. Но она натолкнула меня на одну мысль. То, как наизнанку вывернулась наша истеричка, и то, как приняли истерику зрители, – гениальная формула, я просто прозрел! Это чистая энергия, которую мы направим в нужную сторону и заработаем на ней миллионы. Остается только правильно подобрать художников и название под стать их безумию, но с выбором у нас, кажется, проблем не будет…

– Какие еще художники? – не выдержал Дольф.

Виктор мягко повернул его за плечи и указал вперед рукой.

– Вот один из них, собственной персоной, на тебя несется. Познакомься – наш новый проект «Ярость».

Дольф, изумленно выпучив глаза, увидел, что к ним с явным желанием расправы приближается Амуров.

– Алчная, жирная гадина! – взорвался Тимур, протягивая руки к насмерть перетрусившему Дольфу. – Ты никогда мне не нравился, продажная тварь, а сейчас я просто готов тебя убить!

– Нет, я больше этого не вынесу, кто-нибудь, позовите милицию, – завыл Дольф, прячась за Виктора.

Пытаясь достать галериста, Тимур рванулся вперед, но наткнулся на спокойную улыбку Тропинина.

– Убьешь обязательно, – пообещал ему Виктор. – Но не сейчас. Попозже.

– А ты кто такой?

Виктор пропустил мимо ушей реплику и неожиданно протянул руку.

– Давай еще раз познакомимся! Виктор Тропинин, коллекционер. Я только что купил работу твоей подружки.

– Да пошел ты! – недоверчиво огрызнулся Тимур.

– Нет, правда, очень хорошая работа. Двадцать тысяч долларов. Не веришь? Спроси у кого хочешь, хоть у него.

Дольф испуганно закивал головой.

– У нее большой потенциал, просто так все было задумано. Это спектакль, современное искусство, а ты с кулаками. Вот моя визитка. Давай лучше поговорим о тебе…

К концу дня жара, сжигавшая город, постепенно стала спадать. На улицу упали длинные тени, посвежело, и возник приятный летний вечер. В поисках прохлады разомлевшие граждане потянулись к тенистой зелени: в Центральном парке культуры и отдыха на Крестовском острове стало многолюдно.

В самом дальнем уголке этого обширного зеленого массива, вдали от гремящих музыкой аттракционов, теннисных кортов и шумных ресторанчиков, за высоким каменным забором таинственно прятался отреставрированный особняк. Подсвеченная надпись на латунной табличке при входе мало что говорила случайному прохожему – на двух языках на ней было написано: «Художественный фонд Тропинина».

С улицы особняк был надежно скрыт деревьями и едва заметен, но прекрасно виден с канала, который находится по его другую сторону, поэтому только спортсмены-байдарочники, энергично рассекавшие водную гладь, смогли наблюдать комичную и малопонятную сцену, разыгравшуюся в тот час на лужайке перед домом. У самой воды на металлических стульчиках сидели двое мужчин. Они были одеты в одинаковые белые брюки и цветастые летние рубахи с коротким рукавом. Между ними на траве стоял сервированный столик, на нем тарелка с фруктами, сыр и бутылки, мужчины пили вино и тихо переговаривались. Совершенно неожиданно один из них залился неестественно громким смехом, разнесшимся по всей округе, а второй в ответ на это скроил мину настолько грустную, что казалось, будто он заплакал. В подтверждение своего неудержимо оптимистического настроения хохотун вскочил на ноги и, взмахнув руками пропищал тоненьким голосом:

– Да все равно! Плевать хотел! Я все решил!

Мрачный же его собеседник трусливо заныл:

– Миша! А я боюсь! Мне страшно!

И трус и весельчак казались людьми одного возраста, лет около тридцати. Одинаково щуплого телосложения; тонкие ручки, желтая кожа, шеи куриные, вытянутые лица с мелкими чертами – про таких в былые времена грустно шутили: «Как тебя ветер не носит?» Странные худосочные граждане в белых брюках вообще мало чем различались друг от друга, являясь единоутробными братьями.

– Теперь поздно менять решение, – радостно провозгласил вскочивший с места. – Я уже договорился о встрече.

Он бодро потряс кулачками, но, видя, что брат по-прежнему находится во власти печальной меланхолии, принялся суетно подливать вино в стаканы.

– Пей! Да пойми же ты, еще пара шагов – и мы свободны! Все, мечта сбудется! Не верится, но еще недавно я даже думать об этом не смел.

Грустный Илья послушно отхлебнул вина.

– Перестань ныть! – повысил голос Михаил. – Что с тобой? Чего ты раскис? Напился? Ну подумай хорошенько, что нас здесь держит? Ничего! Правильно. Теперь уже ничего! Мы, может, к этому всю жизнь шли.

Илья выразительно засопел и, проводив взглядом треугольные спины проплывавших мимо гребцов, брезгливо поморщился. От выпитого его уже буквально тошнило, но брат все подливал и подливал, а он безвольно глотал вино, все больше и больше наполняясь невыразимой жалостью к самому себе.

– Че-ерт бы тебя побрал, – слезливо промычал Илья, разглядывая скачущее перед собой белое пятно братских штанов. – Ты всю жизнь меня мучаешь! А вот возьму и не поеду! Пшо-ол ты знаешь куда!..