Андрей Хаас - Ярость

– А что будем делать, когда ее найдем? – саркастически поинтересовался Горский.

– Да то же, что и раньше делали, – продавать искусство. Она всего лишь один из наших художников, но у нее уже есть готовый продукт для нового проекта. Все музеи и галереи забиты мертвыми инсталляциями и бессмысленными объектами, так что сама судьба толкает нас пустить кровь всей этой бессмыслице. В рамках проекта «Ярость» мы будем продавать только объекты искусства, созданные силой эмоционального взрыва. Пригласите лучших специалистов в области психологии, пусть они с нашими кураторами подготовят всю концепцию и обоснуют мотивацию таких реакционных поступков. Необходимо выстроить теоретическую оболочку и в кратчайший срок сформулировать развернутое искусствоведческое обоснование. Нужно сплести творческие амбиции художника с его кризисным мышлением, расшифровать язык разрушительных символов и четко откорректировать угол зрения, под которым художественная критика и общество смогут управляемо вести свои наблюдения. Проблемы с картинами Близнецов покажутся детским лепетом по сравнению с тем штормом, который разразится в прессе, если мы без должной подготовки представим обывателю новое искусство во всей его детерминирующей ретроспективе. Нужно работать очень быстро и тайно. Никакой информации наружу. Первую выставку по проекту ставьте в план уже в самое ближайшее время. За работу, господа!

Когда озадаченные сотрудники фонда распрощались с руководством и покинули «Ботанику», в ресторане остались только Дольф и Тропинин. Они уселись друг напротив друга.

– Не понимаю, отчего ты так мрачен? – разглядывая недовольную мину своего партнера, иронично удивился Тропинин. – Злишься, что я отбрил твоего Артемона? Зря! Нет, он безусловно талантлив, но у него совсем нет тех сил, которые потребуются для задуманной мной художественной драмы. Это же очевидно. Другое дело – молоденькая и очень симпатичная голенькая девочка. Ты видел, как все слюни развесили, когда увидели ее зад? Вот у нее может получиться.

Дольф медленно допил вино, вытер губы, скомкал салфетку и бросил ее на стол.

– Не переживай, – беззаботно продолжал Виктор. – Ты ведь человек занятой, тебе просто некогда выдумывать новые теории и изобретать концепции. Я же обдумывал этот проект долгие годы и теперь лучше любого куратора наберу для него художников. Трудность была в одном – к настоящей, ослепляющей ярости способны только сильные личности, а к ним так просто не подберешься. Я долго ждал, но ничего не складывалось. До вчерашнего дня я даже не представлял, как вызвать к жизни подобную силу. Теперь мне ясно! Мы оживим этого динозавра, расчистим путь к управлению его сознанием, а в нужный момент чудище в клочья разорвет робкое сердце художника, и на зрителей выльется поток той самой энергии, которой так не хватает расчетливо выверенным акциям и бесконфликтным живописцам нашей современности.

Дольф засопел и как бык нагнул голову. Тропинин дружелюбно дотронулся до его плеча.

– Поверь мне, – серьезным голосом сообщил он своему галеристу. – Если нам удастся из этой энергии получить некий материальный отпечаток, то полученным произведениям не будет цены!

Дольф раздраженно вскочил из-за стола, брезгливо отмахнулся от официанта, подошел к окну и замер. Его душила злоба, незаметно перебороть которую он был уже не в силах. Годами накопленное раздражение на Виктора, недовольство авторитарной манерой компаньона в отношениях, собственный ревнивый страх быть отодвинутым от дела превысили все пределы. Дольф скрипнул зубами, зажмурился и впервые понял, как сильно он ненавидит этого улыбающегося ему в спину человека. Все невидимые для окружающих унижения, которые его гордая натура снесла за несколько последних дней, весь мрак, в который Виктор погрузил галерею, гнусный скандал на «Арт-Манеже» – все это вылилось сейчас в совершенно несвойственную ему вспышку бешеной злобы, и Дольф мысленно поклялся себе: он пойдет на что угодно, лишь бы уничтожить зарвавшуюся малолетку Штейн и не дать планам Виктора возможности осуществиться.

– Вспомни безумную старуху Орлан, – продолжал Виктор свои размышления. – Она отрезала от себя фрагменты лица и тела, запаивала их в стеклянные капсулы и выставляла как объекты. Вспомни кошмары Гюнтера Браса, кровавые оргии Германа Нитше, Отто Мюхеля и, наконец, скальпель Рудольфа Шварцкоглера. Я хочу создать художников сильных, беспощадных к себе и чужому мнению, а твой четвероногий Артемон совсем не годен для таких страстей. У него кишка тонка, но он, безусловно, прав в одном: жизнь художника во всем своем проявлении – уже акт искусства. Это сущая правда, и нам остается только этим воспользоваться.

– Зачем тебе этот проект? – с ненавистью в голосе глухо прошептал Дольф.

– Что ты там бормочешь?

– Зачем тебе весь этот кровавый бред? – возопил Дольф, багровея. – Во что ты втягиваешь всех нас? Все эти сумасшедшие немецкие художники, которыми ты так восторгаешься, конечно же, потрясли воображение своих современников, но на годы опередили свое право быть понятыми и давно сгинули в далеком прошлом. А ведь то была старая просвещенная Европа! Однако даже в ней, при всей любви немцев к дегенеративному искусству, твои художники выглядели как выжившие из ума экспериментаторы. Нужна ли спустя тридцать лет здесь, в России, группа таких же безумцев и нужна ли «Свинье» такая репутация?

– Дольф! – раздраженно осадил его Виктор. – Мы живем в совершенно других культурно-исторических реалиях. У нас здесь не «просвещенная Европа» и не зеленые поля доброго Шира. Россия – это Мордор с дикими орками, жрущими друг друга живьем. Кровь и скандалы здесь никого не пугают, более того, они специально инспирируются в сознание людей для того, чтобы управлять общественным мнением. В нашей стране жестокость уже давно является типичным признаком психического расстройства всей нации в целом, и не мы с тобой довели несчастных сограждан до такой деградации. Я общаюсь по делам с разными людьми, и, поверь мне, даже те, кто сидит на самом верху, прекрасно все понимают. Впрочем, лично мне глубоко плевать на всех наших граждан, круг клиентов галереи не превышает и двухсот человек, а они развращены настолько, что охотно купят то, что я им готовлю.

Дольф отрицательно затряс головой, а Виктор продолжил свои увещевания:

– Послушай меня! Сейчас не время разворачивать полемику о месте художника в кризисе современной морали. Это сильный и, безусловно, резонансный проект. Не думай об обществе, не думай о журналистах, мы просто делаем свое дело! Да, проект циничен, но именно поэтому я и надеюсь на нем заработать очень большие деньги.