Андрей Хаас - Ярость

Написать четырех всадников Апокалипсиса он задумал два года назад. Тогда, будучи еще хорошо продаваемым художником, Тимур неожиданно стал одержим этой странной для нашего времени затеей и проболел ею почти год. Уподобляясь мастерам прошлого, он делал множество набросков, тщательно разрабатывал детали и, только достигнув в эскизах известного совершенства, решился наконец перенести собственное видение апокалиптического пророчества на холст.

Идея изобразить жутких вестников конца света, несущихся в кровавых брызгах по поверженным в прах людям, пришла к нему после знакомства с работами Дюрера. Сейчас уже было не вспомнить, кто тогда дал ему тот альбом и зачем, но одна из гравюр прославленного немца настолько поразила Амурова, что впервые в своей жизни Тимур взял в руки Библию. Он запоем читал великую Книгу, вспоминая ранее слышанные изречения, заветы и заповеди, и добрался наконец до того места, где Писание раскрывает тайну самых страшных пророчеств. Более всего его потрясла фраза из Откровений Иоанна о том, что верным признаком грядущего конца всего сущего станет время, когда в мире «не будет никакого художника и никакого художества…».

Древнее прорицание ужасало своей актуальностью – мир, в котором он жил, который питал его и составлял всю его сущность, был абсолютно лжив, продажен, наполнен интригами, низкопробной халтурой, подделками и вульгарной пошлостью. Сознание Тимура словно ядом отравилось этим нелестным для него открытием. И действительно, среди всего окружения художника не наблюдалось ни одного сколь бы то ни было серьезного мастера, искренне стремящегося к красоте или готового ради нее на жертвы. Могла ли нынешняя ситуация в современном искусстве быть простым совпадением со словами праведника? Очевидный ответ был у Тимура перед глазами.

Ни один из его друзей не утруждал себя глубиной и тщательностью. Вся их живопись была технически некачественна, сработана наспех, питалась мелкими идеями и могла соревноваться друг с другом лишь за жалкую усмешку зрителя. При этом такая мазня прекрасно раскупалась, отчего почти все эти художники считались известными и охотно слушали кураторов, специально ставящих перед ними только абсурдные или шокирующие цели. Все галереи современного искусства доверху забились псевдохудожественным мусором, бессмысленными инсталляциями, бездарным видеоартом, объектами и глупенькими картиночками, а живопись и скульптура, воспевающие античную красоту и торжество человеческой жизни, были повсеместно изгнаны и девальвированы до уровня «пыльного прошлого».

Тимур сделался одержим поразившим его открытием. Он беспрестанно говорил о нем со своими друзьями, но мало кем был услышан. Очень скоро за ним закрепилось амплуа сумасброда, вообразившего себе, что только он знает ответ на вопрос «Что есть искусство?». Из-за переживаний и насмешек Тимур даже отменил свое участие во всех ранее намеченных выставках и окончательно замкнулся в себе, чем уже полностью расстроил свои отношения с галереями.

Осознание печальной перспективы так низко павшего искусства и собственного положения в нем глубоко засело в его воспаленном мозгу. Он решил в корне изменить стиль собственной живописи, но более всего ему хотелось продемонстрировать миру свое полное отрицание окружавшей его художественной действительности. Тимур вообразил себя крестоносцем искусства, с кистью в руке сражающимся против всей этой постмодернистской ереси, и он стал тщательнейшим образом выстраивать композицию своей будущей картины. Он жаждал навести мост над выявленной им пропастью художественной истинности и доказать одурманенному зрителю, что выше всего в искусстве нужно ценить лишь умение творить руками из материалов, данных природой, а не все эти принтеры, проекторы и прочие мусорные кучи.

Таково было его личное «откровение». Однако свершить красиво задуманное не удалось, никто его не поддержал, и ничего хорошего из этого не вышло. Реальность посмеялась над ним, а воодушевленное самолюбование художника, испугавшись пустоты холста, шаг за шагом отняло все силы. Тимуру не хватило решимости и мужества. Будучи с юных лет человеком неверующим, он чаще размышлял над возвышающим значением своей горделивой позы или воображал себя на фоне уже написанного шедевра, нежели серьезно верил в его художественное и интеллектуальное значение. В конце концов он стал стесняться насмешливых расспросов и очень тяготиться своими донкихотскими амбициями. Жизнь вокруг него закружилась чередой праздных развлечений, он возжелал веселья и уже очень скоро «пошел на поправку» и «пришел в себя». Недавний замысел стал навевать на него одну лишь скуку. Сказав себе: «Наверное, еще не время», Тимур повернул злосчастную работу к стене и благополучно о ней забыл…

Дождь за окном неожиданно стих. Капли воды еще какое-то время постукивали по жести, но вскоре замедлили свой ритм и перестали стучать вовсе. Тимур прервал работу, поставил чайник и выглянул в окно – небывалый подъем человеческого духа благословлялся небесными силами. Между слившими воду полинялыми тучами засияло солнце, в небе проявились мазки голубой лазури, дунул теплый ветерок, стало светло, и от природного уныния не осталось и следа. Тимур распахнул все окна и впустил в комнату теплый воздух, наполненный грозовым озоном. Глубоко вдохнув, он снова вернулся к работе.

Первый всадник на коренастой лошадке был уже почти закончен. Тимур изобразил его каким-то сморщенным старичком с маленькой головкой в меховом островерхом шлеме. Зловеще улыбаясь, в вытянутой левой руке карлик держал кривой лук, а правой натягивал тетиву. Рядом с ним скакал закованный в латы рыцарь в развевающемся плаще. Под цилиндрическим шлемом с прорезями его лицо было неразличимо. Высоко подняв короткий меч, рыцарь бил окровавленные бока лошади когтистыми шпорами и рвался в бой. Следом за ним летел современный наездник в круглой шапочке, черном жокейском сюртуке и белоснежных рейтузах, заправленных в высокие кожаные сапоги, с аптекарскими весами в руке. Последним всадником был какой-то до невозможности худой и похожий на скелет старик в сгнивших одеждах, открывавших взгляду кости, торчащие из-под его полуразложившейся плоти. Лицо всадника наполовину истлело. В костистой руке мертвец держал косу.

Когда эскизная прорисовка была почти завершена, Тимур окинул оценивающим взглядом свою работу. Конечно, оставалось еще множество деталей: раздавленные копытами коней люди, оружие, копья, сумрачное небо, но общая композиция была собрана, и теперь можно было смело браться за краски. Насвистывая, он порвал на ветошь старую наволочку, смешал терпентин с льняным маслом, налил полученную смесь в масленку, взял кисть и выдавил на плоскую тарелку сиену жженую.