Андрей Хаас - Ярость

Этот приватный и тщательно охраняемый показ был скрыт от журналистов и собрал не более ста человек. Саму галерею было не узнать. Заново остекленная, выкрашенная и празднично подсвеченная «Свинья» преобразилась после недавнего погрома и сияла, как новенькая монета. По случаю столь важного события Дольф, лысину которого теперь украшал бледно-розовый шрам, поручил дело опытнейшей кэтринговой компании: состоятельных посетителей при входе встречали ледяные скульптуры и длинноногие девушки с бокалами шампанского.

Однако сам Дольф прохладных вин не пил. Натянуто улыбаясь, он расхаживал среди коллекционеров, общался, давал пояснения, но чувствовал себя при этом невыносимо гадко. В какой-то момент он заметил торжествующую улыбку Виктора и вовсе впал в полнейшее раздражение. Поводов для таких чувствительных терзаний у него было хоть отбавляй. События последних дней происходили так скоро, что Дольф едва поспевал следить за всеми поворотам этого гигантского калейдоскопа роковых случайностей: скандалы, угрозы, нападения, поджоги, убийства, следователи, прокуратора, похороны, больницы… Вся его легкая и наполненная приятными ощущениями жизнь внезапно превратилась в сущий ад, а сам он, в довершение ко всему, стал общеизвестен как содержатель скандальной галереи, возмутитель спокойствия и провокатор. Но даже с этим можно было бы сейчас смириться, если бы не сегодняшняя выставка! Дольф был убежден, что этот проклятый художник ввергнет галерею в настоящую тьму. Было в его творчестве что-то сатанинское. Впору хвататься за голову, но Виктор настоял на своем: изменить теперь что-либо уже невозможно.

На огромном экране показывалось видео – в зале галереи иступленно дрались двое мужчин. Сразу бросалось в глаза, что их сабельный поединок не постановка и не фантазия заумного куратора. Самодовольные, снисходительно-надменные и любые иные улыбки мгновенно сползали с лиц зрителей, когда они начинали понимать, что происходит на экране. Брызги натуральной, отнюдь не бутафорской крови, стоны, хрипы, восклицания и, в особенности, жуткий звук падения обессилевшего тела – все поражало таким реализмом, что одной из наиболее впечатлительных зрительниц стало худо. Бесконечно повторяясь, бой показывался со всех ракурсов, и было в этом диком зрелище что-то поистине завораживающее.

Андрей Андреевич Горский, нарядившийся по случаю открытия выставки в свой самый шикарный костюм, стоял неподалеку и с невозмутимым видом давал «видеоарту» развернутые пояснения.

– Искусство, как и любой язык, эволюционирует, – вдохновенно вещал куратор. – И любое новое слово в нем сталкивается с необходимостью формирования новых символов. То, что вы видите, – необычный культурный феномен, выросший из психической гиперактивности автора. Склонность к аномальному поведению и личные страсти вызвали у него вспышку ярости, которая и стала программой трансляции патологических идей художника. Является ли его творчество нормальным?.. Отменяет ли оно негласный принцип табуирования безумия?..

Пораженные слушатели молчали, а Горский, так и не получив от них ответа, продолжал толковать о «культурном конфликте», «смене футурологических тенденций», «ориентированности на бессознательное», «материальном следе», «палитре страданий» и особенно о сложном для понимания «вопросе познания пределов агрессии, направленной внутрь жаждущего самоидентификации художника».

Однако если это уснащенное искусствоведческими пояснениями видео просто щекотало нервы, то сама выставка вызывала у VIP-персон настоящий трепет ужаса: на стенах главного зала висели пятнадцать белоснежных холстов, забрызганных абстрактными красными пятнами и запятнанных такими же красными следами рук и ног. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что на холстах не что иное, как кровь. На самой большой картине, занимавшей весь центр галерейного пространства, в огромном пятне такой же красной «краски» эффектно читался отпечаток тела мужчины с распростертыми руками.

– Так это и есть тот самый проект?

Виктор резко обернулся и с удивлением обнаружил рядом с собой улыбающуюся Марьяну.

– Приехала? – насмешливо воскликнул он, целуя в щеку сверкающую драгоценностями девушку. – Ну, точно будешь коллекционером.

– Как я могла не приехать? – вспыхнув нежным румянцем, ответила Марьяна.

Примчавшаяся ради этой выставки из Лондона, она смотрела сейчас на неотразимого Виктора увлажненными от нежности глазами. Виктор и в самом деле был чертовски неотразим: как всегда, подтянутый и элегантный, он стоял посреди гостей и вальяжно улыбался – его забавляла реакция зрителей. С самого начала выставки он с авторским пристрастием ревниво наблюдал за их пугливым непониманием и эмоциональными переживаниями, но сейчас, к моменту своей встречи с Марьяной, уже полностью уверился в успехе собственного проекта. Зрители, конечно, были в шоке, однако их шок был пропитан таким извращенным восторгом, что Тропинину было ясно – расчет оправдался и вся эта публика готова платить. Виктор торжествовал.

– Что-нибудь понравилось? – рассеянно спросил он девушку.

– Все гениально! – шумно вздохнув, восторженно заверила Марьяна. – Только немного страшно, но от этого ощущения еще острее.

– Советую сразу резервировать работы, – серьезно заявил ей Виктор. – Что бы не получилось, как тогда с Близнецами.

Марьяна оторвала от лица Виктора свой влюбленный кроличий взгляд и озабоченно встрепенулась.

– Да-да! Конечно, – наморщив лобик, засуетилась она. – Мне очень нравится вон та, третья слева, и еще вон та… А где же сам автор?

– Автор? – насмешливо переспросил Виктор. – Перед тобой.

Марьяна осеклась и изумленно округлила глаза, а Виктор заговорщицки шепнул ей на ухо:

– Шучу… Художник отдыхает, – обычным голосом добавил он. – Ну, ты понимаешь?..

Тут до Марьяны стал доходить смысл сказанного, она испуганно посмотрела на забрызганные кровью картины и согласно закивала головой.

– Да понимаю… Конечно, после такого…

– Выбирай, – покровительственно предложил ей Виктор. – О ценах поговорим позже.

Он нежно дотронулся до упругого бюста нефтяной королевы. Марьяна вздрогнула от возбуждения и послушно направилась к картинам. Довольный собой Виктор повернулся к гостям и увидел Владимира Львовича Сидича, насмешливо наблюдавшего за воркующей парочкой.

– Ну вот и я, – захрипел прокуренным голосом Сидич, протягивая для приветствия волосатую руку. – Что за бабенка? Рогулина, что ли?

– Спасибо, что приехал, – по-свойски приветствовал Виктор чиновника, пропуская его вопрос мимо ушей.

– Ну куда же я денусь от такой красоты, – утирая потный лоб платочком, съязвил Сидич, оглядываясь на туго обтянутую джинсами Марьянину задницу. – Помнишь, как у Высоцкого? «Мы теперь с тобой одной веревкой связаны, стали оба мы водолазами…»