Иржи Грошек - Большая реставрация обеда

– Ничего не случилось, – ответил я, забираясь в машину. – Но могут быть варианты.

Не знаю, как дама это восприняла, а полицейские – как исчезновение трупа с места событий. И может быть, нехорошо так рассуждать о представителях власти, но выглядели они мудаковато. Глядя, как я отъезжаю на обыкновенной машине, с приличной дамой, без полицейской сирены.

Сперва – об автомобиле…

У меня никогда не было автомобиля. «Сааба», «форда», «порше», «мерседеса», «феррари», «фольксвагена», «татры». Даже во сне. То есть мое подсознание начисто лишено автомобильных покрышек. Мне не хочется иметь красную «ламборджинию» в черных шипованных фантазиях. Если доктору Фрейду покажется это странным – я готов залезть под первую попавшуюся мне машину и простонать от оргазма часа четыре.

Теперь – о даме…

По поводу женщин у меня три беды: я не помню – как они выглядят, я не помню – как их зовут, и знать не хочу – от кого они забеременели. Потому что это меня расстраивает. Допустим, в четыре часа утра к вам в гости врывается сильно беременная брюнетка и заявляет, что ее зовут Матильдой. Я считаю, что это лишняя информация. Вдобавок от подобного визита можно описаться – на всю оставшуюся жизнь.

Далее – об очках…

Я раздавил их, когда забрался к даме в автомобиль. Уселся на переднее сиденье и почувствовал, как подо мною что-то хрустнуло. Вначале подумал, что это радикулит, потом решил, что не бывает радикулита в оправе. Сохраняя врачебную этику, я передал исковерканные очки даме, а про собственные болезни не сказал ни слова.

И наконец – о пневматическом пистолете…

Им я пугал обнаглевших от страсти голубей. Пернатые парочки облюбовали мой подоконник для откровенного разврата. Во время совокупления скребли когтями по жести, горланили лебединые песни, сотрясали оконную раму и хлопали крыльями, аки орлы. Мне приходилось вскакивать и палить из пистолета в воздух. Что только усиливало голубиную страсть к моему подоконнику. Видимо, их возбуждал птичий секс в экстремальных условиях.

Совмещая эти четыре факта, я понял, что вляпался в детективную историю… [9]

Моей «истории» на вид было лет двадцать пять, а на самом деле – тридцать. В женских глазах копятся фотоснимки, а после определенного возраста – проявляются. И только по количеству отщелканных кадров можно определить возраст женщины. Она, как опытный фотохудожник, может на глаз установить расстояние до «объекта», оценить перспективу, выбрать нужный ракурс и «снять» его до прихода жены. А на данный момент повествования я был свободен, ну если женат, то не очень…

– Так, так, так, – сказала дамочка, наводя резкость, чтобы я хорошо получился на переднем плане. – Что мы имеем?

Мы имели несвежего мужчину сорока лет с мозгами шестимесячного бабуина. Это было ясно любому фото-аппарату. Дамочка между тем отъехала на квартал и припарковалась у ближайшего фонарного столба, чтобы я не чувствовал себя одиноко.

– Незнакомая местность, – беспокойно констатировал я, поскольку меня редко выпускают за пределы своего квартала разные питейные обстоятельства.

Сейчас уже можно признаться, что второе пришествие Сальвадора Дали предотвратили мои родители. Когда в пятилетнем возрасте я нарисовал лошадку, потрясенные мама и папа отобрали у меня цветные карандаши, дабы я с детства не загремел в психиатрическую больницу. То есть реинкарнация в полном объеме не состоялась. А душа несчастного Сальвадора Дали отлетела обратно в смирительной рубашке. Это к тому, что сейчас я машинально попытался изобразить бутылку – пальцем на ветровом стекле автомобиля. Получилась – лошадка.

Наверное, дамочку звали Галá в нынешней реинкарнации, потому что она вздохнула, мол, «как хорошо я знаю своего Сальвадора», открыла «бардачок для перчаток» и вытащила оттуда бутылку джина «Гринолз».

«Телепатия и телепортация спиртных напитков крепостью свыше сорока градусов!» – подумал я, хотя такие способности давненько у меня не проявлялись…

Первым делом я отвинтил крышечку и понюхал содержимое бутылки – на тот случай, если дама решила, что я инопланетянин и употребляю тормозную жидкость. Пришел к выводу, что телепортация прошла успешно, и сделал пару глотков.

– Ты меня совсем не узнаёшь?! – спросила дама.

Я пожал плечами, от комментариев воздержался, а просто ответил:

– Джин как джин.

На самом же деле я всегда подозревал, что постоянно сталкиваюсь с одной и той же дамой. Только она поразительным образом гримируется и называется разными именами. Анна, Донна и так далее… Каждый раз, проверяя женскую конструкцию на совместимость, я обнаруживал только небольшую модификацию. Основное устройство функционировало типично для этой серии и, если надавить на носик – ругалось. А если взять за колено – хихикало.

Однако женщины сталкиваются с аналогичными проблемами… Один подлец стал захаживать к незамужней даме со своей колбаской. И здесь речи нет об аллегории, а только о докторской колбасе. Приходил подлец ранним вечером, ставил на стол бутылку дешевого вина, распаковывал снедь, отчекрыживал ровно два ломтика – по три миллиметра каждый, если смотреть на ломтики в профиль, и заворачивал свою колбаску обратно, чтоб по дороге домой она не испачкалась. При этом подлец постоянно жаловался на свое тяжелое материальное положение и брал у женщины деньги – «взаймы на трамвай…».

А другой негодяй пригласил незамужнюю женщину на прогулку. Мол, как хорошо прохаживаться романтическими вечерами по историческому центру города. Когда же они отмахали марафонскую дистанцию и наша дама держалась только на перспективах выйти замуж, этот негодяй слегка замялся и сообщил, что ему приспичило отойти на минутку. Юркнул в кафе по соседству и был таков. «Дело житейское!» – подумала дама и стала терпеливо дожидаться своего романтически настроенного кавалера. И через какое-то время он появился, отер платочком уголки губ и объяснил причину своего внезапного порыва. «Сосисочку скушал!» – сообщил он и сделал даме заманчивое предложение – пройтись еще раз по историческому центру города. В смысле – отважиться на вторую марафонскую дистанцию…

Но самое смешное, что эти два эпизода произошли с одной и той же дамой. И подлец, по замашкам, был тоже – один…

И покуда я размышлял на переднем сиденье о двойниках – выпил к чертовой матери полбутылки джина. И теперь, после джина, мне полагалось читать стихи, потому что своих прозаических трудов наизусть я не помнил…