Иржи Грошек - Большая реставрация обеда

Я не знал, чем ему помочь, поскольку размышлял над другой дилеммой – пойти домой и лечь спать или признать Корнелия Трималхиона богом. В первом случае я оставался без денег, во втором – с головной болью.

Внезапно Корнелий Трималхион плюнул на пол и проговорился:

– Я бы хотел стать летописцем.

– А что мешает? – поинтересовался я. – Сейчас на дворе самое лето.

Корнелий Трималхион тяжело вздохнул с видом человека, обреченного платить налоги:

– Ты знаешь, сколько на мне всяких ручек и ножек?!

Я пересчитал – ничего особенного. Но Корнелий Трималхион принялся обрывать на себе многочисленные ручки и ножки, словно Лаокоон, удушаемый змеями. Это мимическое представление длилось минуты три, после чего Корнелий Трималхион пояснил:

– И все цепляются за меня и просят жрать!

Каждый, кто рассчитывает на сострадание, должен для начала похудеть. А не хлопать себя по пузу для пущей убедительности.

– Давай-ка сделаем вот что… – сощурился Корнелий Трималхион, – ты мне продашь свой папирус за двадцать лепешек с сыром!

– Лучше расстанемся по-хорошему, – в ответ предложил я.

Из уважения к автору «Сатирикона» я готов был поторговаться, но из любви к искусству – не менее чем за триста драхм.

– Я думаю, – предупредил меня Корнелий Трималхион, поскольку пауза затягивалась. – Я думаю, что читать намного сложнее, чем писать. И хотя я не умею ни того, ни другого, но предполагаю, что за использованный кусок папируса нужно заплатить…

– Четыреста драхм, – подсказал я.

– Вдвое меньше, – закончил фразу Корнелий Трималхион. – Как человек творческий, я иногда продаю пожеванные лепешки, но как человек честный – на треть дешевле. Иначе их никто не берет.

Тут я принялся заверять неразумного трактирщика, что вложенные в произведения искусства деньги никогда не пропадут…

– Будет надежнее, – отмахнулся Корнелий Трималхион, – закопать мои деньги на заднем дворе. Для этого мне нужен большой сундук, а не папирус.

Подозревая, что сделка не состоится, я стал прикидывать, как бы выйти из помещения. Но справа меня караулили «шкряги», слева Приап с растопыренными фаллосами, а прямо – Корнелий Трималхион загораживал дорогу и размышлял вслух:

– Что общего во всех папирусах? Там нет ни слова про Корнелия Трималхиона…

И я не стал его в этом разубеждать. Просто подумал, что книга, которую принес мне давешний хиромант, сильно подпорчена. Утрачены целые страницы про меня, Вендулку и других людей. Даже заглавие ободрано наполовину – «Обед…».

– Трималхиона! – воскликнул я и согласился эту книгу отреставрировать.

Раскопки в Помпеях начались еще в 79 году, как только Везувий слегка угомонился и перестал кидаться камнями. Горожане, уцелевшие после извержения, пытались проникнуть в свои жилища, погребенные под пеплом. За государственный счет отрыли и вытащили на поверхность несколько изваяний, а все остальное досталось потомкам. Они оживленно копаются в Помпеях и по сегодняшний день…

– Синьор! Синьор! – подергал меня за штанину один кучерявый потомок лет десяти и поманил за угол.

Там, разумеется, не было никакого музея под открытым небом. И внешность потомка не вызывала доверия.

– Что тебе надо, гадкий малый? – полюбопытствовал я.

Явно обескураженный потомок, который рассчитывал встретить во мне доброго американского или японского туриста, оставил в покое мою штанину и принялся энергично подмигивать, по-прежнему намекая, что за углом я обрету наконец-то счастье. И всего за несколько сотен долларов!

– Две синьорины? Дио?! – уточнил я.

– Трио! – пояснил гадкий потомок и для наглядности показал мне три растопыренных пальца с грязными ногтями.

– Много! – покачал головой я. – Мне столько синьорин не надо.

– Вери гуд! – похвалил свой товар потомок и воровато оглянулся – нет ли поблизости карабинера.

Я сделал то же самое, но в педагогических целях. Думая, как бы по-тихому отвесить потомку солидного тумака.

– Вери олд! – настаивал мелкий извращенец, продолжая подмигивать.

Его авансы пробудили во мне интерес. Что за синьорины такие? Очень хорошие и очень старые… Но тут из-за угла вышел другой наследник Римской империи, наверное старший брат, и, ломая английские слова пополам, принялся объяснять, что синьорины днем спят, а мне предлагаются древние монеты.

– Я экскаватор! – хвастливо заявил старший наследник. – Вчера экскаватор! Сегодня экскаватор! В нашей деревне все экскаваторы!

– Фак! – подтвердил младший.

– На прошлой неделе я был экскаватор в Помпеях! – продолжал излагать наследник. – И нашел три монеты! Я очень хороший экскаватор!

– Фак! – снова подтвердил младший.

– А можно я дам ему по шее? – спросил я, имея в виду младшего наследника.

– Велком! – разрешил старший. – Сегодня наша мама больна!

Но я подумал и воздержался, помня, что западная цивилизация многим обязана древнеримскому праву и юриспруденции.

– Синьор! Синьор! Купите монеты! – сформулировал свое коммерческое предложение старший наследник. – Наша мама инвалид!

Это был древний проверенный способ добычи денег из иностранных туристов, считай со времен Возрождения.

– Рилли?! [6]– усмехнулся я.

– Индид! [7]– важно кивнули оба потомка и показали мне древние монеты.

Я рассмеялся, потому что подобные сувениры продавались на каждом углу, и вполне легально. Наследники мамы Ромы даже не потрудились испачкать монеты в родной итальянской земле. Тут я решил прибегнуть к языку жестов и погрозил кулаком.

– Чешский сувенир! – пояснил я.

И наследники с хохотом прыснули от меня в обе стороны, чтоб через пять минут привязаться к другому, более доверчивому туристу. Говорят, что японцы воспитывают своих наследников ненасильственными методами. Сакурой, а не дубом…

Дом Хирурга на Консульской улице в Помпеях «найти довольно легко», – записал я в специально заготовленный блокнот. «Его фасад, сложенный из правильных блоков, возвышается над мостовой». Для начала экскурсии я хотел посмотреть на фреску с поэтом, где «две девушки и мужчина заняты какой-то литературной работой», но обнаружил только «хорошо одетую женщину, что держит в правой руке кисть и собирается окунуть в краску». И лучше ей сделать это незамедлительно, потому как «поэта» не пощадило время и ныне его практически не видно. Дождь и ветер не лучшие хранители музеев, особенно под открытым небом, и археологи выдвигают проекты – закопать Помпеи обратно, покуда не будет предложен способ, как сохранить античное наследие.