Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

Что за ерундень – сельских пьяниц шампанским поить! Юлия Михайловна совсем не понимает жизни или впала в детство и решила устроить грандиозную шкоду? Юлька, Юлька, всё причуды твои, неугомонная моя… Все твои провокации. А ведь она замужем? Спросим даже: в который раз? Чтобы опять не раскиснуть сентиментальной кашей. Надо бы на кладбище, уж туда-то за ним никто не пойдет на пир звать. И Юрий Алексеевич пошел – через поле, через редкий лесок. Явился к Ирочке и бабушке Нине, над холмиками постоял и прилег на узкую скамеечку под бузиной, локтем заслонился от яркого неба. Сколько пролежал – бог весть. Пока не упала на него благоухающая парфюмерной свежестью тень.

– Вот ты где, Юрий Алексеевич, уважаемый бригадир. Никакого почтения барыне. И бородой оброс. Жуть. Но, в общем, ты правильно сбежал. Как-то легче встретиться наедине, чем на глазах у всех изображать… Не знаю, что изображать. Но разыскать тебя, однако же… Хорошо, этот ваш хитрован Ильич видел, куда ты стопы направил, посыпав голову пеплом.

– Ильич всегда видит больше, чем ему следует. Я совершенно не собирался с тобой встречаться. Ты попойку специально подстроила? Для них ведь шампанское – только дразнить. Чуть лучше лимонада. Там уже, наверное, что покрепче в ход пошло. Лучше б ты сразу ведро водки поставила, добрая барыня.

– Ладно тебе. Откуда я знала, что Заколюжный деревенских наймет, чтобы сэкономить на зарплате. Я ему сэкономлю в свой карман, жульбану! Я думала, здесь городская фирма работает. Современные материалы, технологии и все такое. А здесь, понимаешь, что нам стоит дом построить, нарисуем – будем жить! Да нет, это я так. На самом деле все добротно, насколько я понимаю. А уж когда пойдет отделка… Отделкой займутся профи.

– Ты изменилась. Или нет? Не пойму. Внешне – почти нет, но…

– Я ужасно деловая. Так жизнь повернулась, и пришлось балованной сударыне горы ворочать, чтобы не потерять себя. Я разбогатела. У меня своя сеть ресторанов и кондитерских в Москве и кое-какая недвижимость, которую арендуют. Вот. Юра, я не хвастаюсь, я собой горжусь по праву. И вовсе не хочу унизить твое достоинство.

– Ну, мне-то хвастаться нечем.

– Нечем. Но ты, по-моему, человеческий облик не совсем потерял, хотя и оброс бородой, и перегаром от тебя, извини…

– Что тебя сюда принесло? Хотела что-то мне доказать? – жестко спросил Юрий Алексеевич.

– Юра, – она словно увяла в секунду, – мне тебе доказывать нечего. Мама говорит: роковое стечение обстоятельств. Все случайно вышло. Я заказала кое-кому свое генеалогическое дерево. Это сейчас модно, да и вообще интересно. Выяснилось, что здесь было поместье моего деда, папиного отца. Я навела справки. Оказалось, что усадьба еще цела и ее можно выкупить, если хорошенько раскошелиться – в основном, на взятки местным чиновникам. Я вспомнила, конечно, что Генералово – твоя родная деревня, но я совершенно не ожидала, что ты живешь здесь.

– Почему это?

– На тебя непохоже – возвращаться в старую нору. Ты ведь перестал писать маме, как только освободился, и исчез. Она, между прочим, считает тебя неблагодарным. Одним словом, я думала, ты где-нибудь в Москве. Это твой город, твои камни. Помнишь, ты говорил? Но приезжаю я в эту разнесчастную деревню посмотреть все же на то, что я купила, и мне сообщают, что вот такой-сякой у нас хороший бригадир Юрий Алексеевич Мареев, во главе стола его посадить, и никого другого. А где он, спрашивается? А он на кладбище, доносят очевидцы. Барыню встречать брезгует.

– Я бы не смог устроиться в Москве. Я решил – к истокам. Глупость, да. Так здесь и остался. Учителем, пока ты школу не купила.

– Я твой злой гений.

– Не преувеличивай. Семья есть у тебя? Или ты сама по себе эмансипированная? – с деланной небрежностью спросил Юрий Алексеевич. Юлия Михайловна внутренне улыбнулась его заинтересованности и неожиданно для себя порадовалась ей. Но решила поступить довольно жестоко.

– Семья есть, – ответила она. – Муж и сын. Муж – успешный делец. Сын уже большой мальчик. Учится в Лондоне, в Школе экономики. Подозреваю, правда, что больше, нежели экономическими дисциплинами, увлекается изящными художествами и изящными девицами, которые ему позируют для портретов и ню. Что еще сказать? Он черноволосый, но все равно очень похож на тебя.

– Кто? Муж?

– Сын. Это, видишь ли, твой сын, Юрка. Вот только сейчас не говори мне ничего. Я все сама прекрасно понимаю. Но ничего не изменишь, понятно тебе? Возможно, я зря тебе сказала.

– Муж знает, что это не его сын?

– А как же? Всегда знал. Я ведь заметно беременной за него выходила. И фамилию мальчику дала свою. Мама была недовольна и постоянно подпускала шпильки: а на кого это похож наш Левушка? Чьи это у него глазки?

– Юля… Я не знаю, что сказать.

– Лучше бы ничего. Только навыдумываешь. А мне пора. Я рада, что тебя повидала. Я сейчас в Тетерин возвращаюсь, в гостиницу, завтра утром самолетом в Москву. Ты хоть знаешь о том, что здесь только что аэропорт открыли? Вполне уютненький. Что там за крики?

– Перепились. Я же тебе говорил, что этим кончится. Я тебя провожу на всякий случай. Попадешься еще кому, барыня.

– Национализируют?

– Вряд ли. Но наговорить могут всякого по пьяной злобе, а то и приложат об забор. Ты чем приехала?

– Машину взяла напрокат.

Машину Юлия Михайловна оставила у здания сельской администрации. Генералово гуляло, уже забыв о поводе к празднику, и если бы не Юрий, который доставил Юлию Михайловну к машине тропинками, переулками и огородами, могло бы ей, такой свежей, городской и красивой, не поздоровиться. Просто потому, что вот такая. «Фря», как говорила Людка.

Они ехали молча. «Фольксваген», хотя и не новый, уверенно катил по разбитому большегрузами шоссе, что тянулось вдоль железной дороги. Юлия настроила радио. «Сегодня вечер ретро», – объявила девочка-ведущая голосом разбитной Мальвины. Ретро?

– Итальянцы начала восьмидесятых – ретро? – возмутилась Юлия. – Юра, мы ведь танцевали на свадьбе под «Феличиту». Ты помнишь? Ретро! Мы же совсем не старые с тобой.

– Да, я жил совсем мало. Я не жалуюсь, пойми. А музыка у итальянцев очень чувственная. Конечно, это ретро. Это теперь все такое… пластмассовое, не горит, а скукоживается и чернеет. И жутко воняет.

– Хм. Колхозный философ. Что-то есть в твоих словах. Музыка дешева, как пластмасса. Вот я приеду в Москву и блесну сравнением. Муся Парвениди меня со всем моим неприглядным содержимым сожрет.

Небо августовское темнело. Вечер опускался, зажигались огни в редких придорожных постройках. За поворотом дороги почти уже перед самым городом незнакомое Юрию Алексеевичу сооружение сияло ярко и пригласительно. «Мотель», – змеились над крышей неоновые трубки.