Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

– Что значит лестно?

– Ну… приятно. Приятно то, что тебя в твоем щенячьем возрасте сравнивают с великими.

– Я попросил бы, про щенячий возраст… – сварливо загудел Левка с бабушкиными интонациями.

– Хорошо, не щенячий. Пойдем-ка к гостям, маэстро. А то неудобно, мы – здесь, они – там. Хозяева должны быть любезны и обходительны, – улыбаясь, поучала Юлия, – и стараться делать так, чтобы всем было интересно и весело.

– Ты иди, мама. А я не могу делать так, чтобы всем было интересно и весело, когда мне самому неинтересно, – ворчал Левка. Он терпеть не мог сборища взрослых в доме. – И ото всех духами так противно воняет! Я расчихаюсь, и у меня будет чихотка, как у мадам Бовари.

– Чахотка к чиханию отношения не имеет, Левка. К тому же у мадам Бовари чахотки не было, она отравилась, книгочей великий. Чахотка была… А ты случайно «Даму с камелиями» не пробовал читать, поросенок?! Совсем для тебя неподходящее чтение!

– Да почему?! Что такого-то? – возмущался Левка и мутузил диванную подушку в раздражении.

– Не совсем подходящее чтение для поросят, – покачала головой Юлия. – Даже совсем неподходящее.

– Жутко скучное, я бы сказал, – басил Левка – Я и не дочитал, если тебя интересует, мамочка. Я только немножко прочитал и камелию нарисовал. Вот посмотри, – зашуршал он листами бумаги, которыми завален был его письменный стол. – Что неприличного?

Цветок был белым на темно-красном фоне, совсем без листьев. К камелии, никогда еще не виданной Левкой, цветок не имел никакого отношения и похож был скорее на водяную лилию с отогнутыми через один лепестками. В чашечке сидели немногие длинные гибкие тычинки, каждая – сама как цветок. В каждом тычиночном цветке еще цветочки, совсем мелкие. Все это отдаленно напоминало нечто геральдическое. Чьим бы гербом могло стать такое изображение? Да ничьим, на самом деле. Все себе Юлия выдумывала.

– Ну как? Похоже? – небрежно спросил Левка, скрывая тщеславную заинтересованность.

– Ни на что не похоже, – помолчав, молвила Юлия. – Ты мне подаришь эту свою камелию?

«Ты мне подаришь?» считалось высшей похвалой, и Левка расцвел, протягивая Юлии рисунок.

– Можно мне не идти к гостям? – потребовал он награды. – Я тут посижу тихонько.

– Ой, – всполошилась Юлия – я тут с тобой обо всем забыла. Сиди уж, я принесу тебе вкусненького.

– И «ппси» не забудь. По праздникам невредно, бабушка говорит. И не говори мне: «Ох уж эта бабушка!»

– Ох уж эта бабушка! – засмеялась Юлька и вслед за ней Левушка, довольный послаблением этикета.

– Мам, – вдруг спросил он. – А зачем ты на папе поженилась? То есть позамужилась.

– Вышла замуж, Левка. Зачем? Вот уж вопрос. Чтобы ты был, конечно, – лукавила Юлия.

– Ну, я есть. А дальше-то зачем? Чтобы как мадам Бовари? По-моему, все тети, то есть женщины, – выбрал он взрослое слово, – все женщины как-то так… То отрава, то чахотка. То утопленница в майскую ночь. Бабушка говорит еще, что была такая Анна Кар…

– Левка!!! Вундеркинд на мою голову! А с бабушкой мне придется серьезно поговорить! – бушевала Юлия.

– Нет уж, не надо! – испугался Левка за бабушку. – Мам, а почему ты папу выбрала этого, нашего, а не какого-то еще?

– Я не выбрала, – призналась Юлька в надежде, что сын не поймет и утешится просто задушевной интонацией, – я его намечтала. Намечтала, когда мне было тяжело. И он появился, как с луны свалился.

– Японский городовой! – непристойно выругался Левка. Настолько непристойно, насколько дозволялось ругаться дома. – Ну ты, как все они! И Маргарита с чахоткой, и мадам, и майская утопленница, и Анна Кар… Каретина, да?

Они намечтали себе дяденек, ну, мужчин, а потом… Мам, зачем женщины себе намечтывают, если заранее знают, чем все кончится? Как будто неграмотные и книжек не читают! Одна бабушка только нормальная…

– Левка! Перестань чушь нести! Что ты в этом понимаешь, поросенок? – сердилась Юлия, а потом очень важно сказала: – Такова женская натура. Объяснить это невозможно. Просто запомни на всякий пожарный.

– Уж запомню.

– Вот и отлично.

– Мам, а ты топиться в Москве-реке не будешь? – обес-покоенно спросил Левка. Все было серьезнее, чем казалось Юлии.

– Уж не буду, – в тон Левке пообещала Юлия и поспешила, в расстроенных чувствах, выскочить за дверь. – С чего бы мне-то топиться?! – сказала она с порога. – Нет у меня никакой несчастной любви! А ты, сколько тебе ни повторяй, Левка, суешь свой нос куда не надо. Я все книжки запру в большой шкаф и буду выдавать тебе только детские сказки, «Конька-горбунка», например, или сказки Пушкина… И нечего нос воротить! На самом деле ты ужасно невежественный. Так. Сейчас принесу тебе салатик с грибами, бутербродов и лимонад, и если ты уберешь со стола, то сможешь поесть. И мой тебе совет: лучше думай не о психологических особенностях женщин, это пока совсем не твоего ума дело, а о том, как будешь исправлять очередную двойку по русскому на следующей неделе.

Юлия удалилась за угощением для Левки, а он ей вслед показал язык, шмыгнул носом и скривился. На столе прибирать! Как бы не так. На столе у него скопилась масса жизненно необходимых предметов, каждый из которых мог понадобиться в любой момент. Поесть же (подумаешь, крошки!) он прекрасно мог и не убирая со стола, прямо на диване, – даже самые умные женщины не понимают простых вещей, и объяснять им замучаешься. «Почему у тебя, Лев, носок на столе?!» Потому что в нем удобно держать цветные карандаши. И перебирать их, отыскивая необходимый, прямо через носок, не вынимая, так, чтобы не закатились. «А где в таком случае второй?» Японский городовой, какая разница! Даже если и под диваном. В первом-то все равно карандаши, потому надевать не придется.

– Понимаешь, Юрка, я стала бояться. Как-то проснулась ночью и поняла, что безумно боюсь уже давно, а до сих пор прятала голову в песок, трусиха-страусиха. Он сначала пристроился во Внешторге, пользуясь именем моего отца. А потом стал работать в банке, прародителем которого был Внешторг. Или банк так ловко учредили под прикрытием Внешторга, чтобы никто не вязался с крышеванием. С одной стороны, никто ничего не знал точно, с другой – никто не сомневался, что банк внешторговский, то есть крышует государство или те, кто подразумеваются под государством, прикрывая своей мощной грудью всякие неблаговидные фокусы. Очень удобно. Вполне возможно, и даже наверняка, немало отчисляли некому чиновнику в министерстве, который напускал бумажного туману. И банк получился могучим. Виктор там ведал внешними связями. Представляешь, что это означает?

– Раньше представлял бы, сейчас могу предположить, что ничего хорошего. Отмывка денег через офшоры?