Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

– Юлька, этот силикон такой кошмар! Зачем они себя уродуют, объясни ты мне! Нет, в самом деле зачем? Не говори, что для красоты и чтобы повысить сексуальную привлекательность. Это арбузоподобие ужас что такое!

– Н-ну, как тебе сказать… Силикон – залог нетленности. Представляешь – раскапывают где-нибудь когда-нибудь нетленные силиконовые мощи, благоухающие «Шанелью». Ах, говорят, святая! И вот тебе – сочиняется житие и учреждается культ, все как положено.

– Их житие и так уже сочиняется. Изо дня в день в твоих любимых журналах. С культом тоже уже все в порядке.

Такие примерно беседы происходят у нас с Юлькой на «светских раутах». И слушайте, кто хотите. На доброе здоровье. Игра игрой, шулерство шулерством, но победителем в этой игре – смертельной – должен выйти я.

Однако сегодня, по счастью, мы дома. И пусть я сильно недолюбливаю наши хоромы, особенно когда остаюсь один, сегодня мы с Юлькой вместе, сидим себе на диванчике, пьем вино, обламываем сыр и ведем откровенные беседы. Что-то ее на откровенность потянуло? Боится и переживает моя девочка, неявно ищет защиты, вот и потянуло. Она даже забыла, что моих странностей она тоже опасается. Иногда случается, что я даже не помню, как попал в то или иное помещение дома, не помню, что меня гнало, ибо руки трясутся, костяшки на пальцах ободраны, я задыхаюсь, словно после драки, возбужден, взъерошен и разъярен. И, кажется, она не очень верит, что это именно я тогда, в мае, пытался убить шантажиста. Считает, что я себе навоображал, узнав о случившемся. Но разговор (и разговор мне крайне интересный) у нас сейчас не об этом. И я возвращаюсь к нему.

– Достоевщина, Юлька, – продолжаю я спокойно и снова наполняю бокалы. – За тебя! Что же все-таки происходило? Ладно, ты боялась саму себя. Но это внутреннее ощущение. Оно должно было иметь какое-то основание внешнее, если это не комплекс вины. Передо мной, уж извини. Какие-то события?

– Уж извини, о тебе я тогда не слишком думала, – отвечает она немного язвительно, что обижает меня, надо признаться. – Больше беспокоилась о Левке. А события… Одна змеища – «доброжелательница», знакомство мое с которой длилось дай бог недели две, при встрече на каком-то приеме вдруг спрашивает, гаденько так улыбаясь, шевеля раздвоенным язычком: «Вы растите ребенка самостоятельно? Без гувернанток? Героическая вы женщина. Это должно быть так тяжело, когда муж наркоман. Это дорогое удовольствие – иметь наркомана-мужа. Какие уж тут гувернантки. Они и сами-то по себе, без наркомана-мужа, разорительны, если хорошие. Но и посредственных нянек не всегда себе позволишь». Нет, ты представляешь?!

– Что же ты ответила?

– Ответила я тогда довольно резко. Мол, что за околесицу вы несете, милочка. У вас не иначе как галлюцинации. У кого это муж наркоман? Может, вы сами ширяетесь по-черному? Но, в общем, к концу отповеди я уже не сомневалась, что змеища права. Инъекции он давно уже делал не раз в день, а все три, а в последнее время в промежутках глотал таблетки из флакончика без этикетки. Говорил, что таблетками его снабжает тот самый врач-эндокринолог, к которому он обращался со своим «диабетом». Я не знала ни имени врача, ни названия препаратов. После таблеток он был возбужден, активен, подвижен, в промежутках пребывал в депрессии, становился подозрителен, зол. С годами он стал намного хуже обращаться с Левкой.

– С годами?

– С годами. Поначалу-то все было ничего, вполне прилично. Близости и взаимопонимания, правда, между ними не было никогда и доверительных отношений тоже, но так ведь нередко случается в семьях. Однако со временем, постепенно, по мере того как Левка рос, дипломатический нейтралитет сменился частыми конфликтами. Такими, знаешь, на пустом месте. Инициировал их, в основном, правду сказать, Левка. Виктор бледнел, отвечал оскорбительно и… и угрожал. Вряд ли он стал бы осуществлять свои угрозы, но наркотики… Кроме того, кто знает, насколько далеко простиралось его коварство? Я стала бояться еще и за сына. Нисколько не сомневалась, что он может посадить Левку на иглу. С ума сходила, стерегла Левку ночью, почти не спала. Все мерещилось, что Виктор крадется к Левке со шприцем. Сейчас-то я понимаю, что просто сдвинулась тогда.

– И что ты предприняла?

– Что? То самое. Тогда еще не поздно было утвердиться. Я жила на деньги мужа, а наш с мамой валютный счет в Швейцарии рос благодаря процентам. Мама от случая к случаю снимала со счета по мелочи, но начальный капитал для организации своего дела был. Все папины связи остались при мне. Кое-какие я активно поддерживала, потому что люди приятные и друзья дома, правда, в прошлом. Кое-какие связи пришлось восстанавливать, но мне, молодой, красивой и умной… И ничего смешного!

– Да не смеюсь я!

– Мне, молодой, красивой, умной, шли навстречу. Мне легко предоставили кредит, процедуру оформления провели моментально. И я начала свою деятельность рестораторши. Сначала с одного ресторанчика в самом центре на бойком местечке, потом постепенно образовалась сеть «Ларчиков», потом и кондитерские «Жюли». Сначала я всего боялась. Жутко боялась прогореть, боялась неуспеха, до обморока боялась всяких инспекций. Но мне нужно было стать самостоятельной, ты понимаешь, Юрка? Обособиться заранее и начать пристойно зарабатывать, пока… Пока…

– Пока твой муж плохо не кончил, загнулся от наркотиков, или…

– Вот именно. Но мне везло. Он, кстати, не воспринимал всерьез моей суеты. Считал, что я развлекаюсь, чтобы не беситься со скуки, в игрушки играю, но я-то училась жить самостоятельно… А потом, когда при какой-то очередной великой дележке стало ясно, что банк вот-вот засветится и его прикроют, Виктор, как это называют, «соскочил». «Соскочил» в последний момент, когда еще можно было, чтобы не потянули куда следует, и пристроился к оборонке.

– Так вот и пристроился, легко и просто?

– Ну, с военными-то он шашни давно завел, знакомился с теми, кто крутился на приемах в поисках связей. Кастовая замкнутость тогда если и не начала мешать, то заметно ограничивала возможности. Возможности выгодно продаться. А связи он к тому времени наладил широчайшие и, как я понимаю, всегда готов был выступить посредником, если это сулило выгоду.

– Всегда выигрывает посредник, при этом мало за что отвечает, особенно при известном камуфляже, так, что ли?

– Вот именно. В общем, пристроился он в очень теплое местечко, совершенно безопасное, которое по статусу своему высокому не могло быть подвергнуто ни малейшим подозрениям в чем бы то ни было неблаговидном. Даже самые робкие прокурорские поползновения пресекались на корню. В ход шла компрометация как излюбленный прием, иногда дело кончалось скоропостижной смертью, от инсульта например. Чем был вызван инсульт, оно, конечно, вопрос, но это уже мои домыслы. Ничего такого, как ты понимаешь, мне не рассказывали. Там можно было вершить великие дела, причем совершенно безнаказанно. Продажность была возведена в ранг благодетели. Виктор даже стал уравновешеннее, прекратил горстями глотать таблетки, ощутил твердую почву под ногами, а деловых качеств не терял никогда, такой верткий. И дьявольски сообразительный, дьявольски!