Ольга Ляшенко - Собиратель чемоданов

Мадам, проснитесь!

Вы еще не стары, рано себя хоронить. Поворошите свой гардероб, найдите то, что вы носили, пока не сделали себя подстилкой, смело наденьте и выйдите в этом на улицу.

Послушайте, что говорят живые люди. Обязательно купите газету — нашу газету!

Что? Муж не разрешает тратиться на прессу? Войдите в русский Интернет. Воспользуйтесь услугой МТУ — они предоставляют месячный кредит. Потом можно не платить. Или подсунете ему вместе со счетами «Службы — 907». Он не заметит, он дебил. Ну, в самом деле, не мне же вас учить. А главное — найдите и раздавите эту гниду, которая присосалась к вашему затылку, этого персонального цензора, которого еще в младенчестве приставила к вам ваша любимая мамочка, пошлите его на х…й — и правьте смело ваш текст. Боитесь? Я вам помогу. Давайте вместе.

Смотрите. Вместо «иди сюда, мой маленький» пишем: «иди сюда, мой п…деныш». Или подумайте сами, как еще можно выразить глубокую нежность, которую этот онанирующий шизофреник-фетишист испытывает к чемоданам. Однако, как вы пишете дальше, чемоданчик оказался не таким уж п…денышем. Увидев это, Коллекционер, конечно, удивился, но не присвистнул, а, скорее всего, тихонько выругался:

— Ни х… себе! Вот так подарочек! Что же мне с тобой делать?

Читаем дальше. Глядя на чемоданчик, Коллекционер не верит своим глазам и впадает в полный транс.

— Б…ь, что за х…ня? Это какой-то обман зрения! — бормочет он. Затем, не желая полагаться на ощущения, берет сантиметр и обмеряет оба чемодана, свой старый — изнутри, а новый — снаружи.

— Ни х…я не понимаю!

Действительно, если верить прибору, чемоданчик должен войти без проблем. Тем не менее у Коллекционера опять ничего не получается.

Тогда он начинает понимать, что все дело в его коллекции. Иными словами, у него окончательно поехала крыша и ему кажется, будто чемоданы нарочно сжимаются, чтобы не впускать новичка (Пардон, мадам! Если у вас имеются проблемы… Ах, это личное? Ну, не будем, еще раз извините. Хотя я мог бы дать совет… Ну, ладно, не буду. Вернемся к тексту).

Итак, хозяину, конечно, не нравится такой расклад, тем более, что раньше никаких проблем у него с этим не было, он привык совать в свою коллекцию когда и что ему только вздумается. Поэтому он начинает злиться. Любовь к чемоданам не мешает ему, как всякому самцу, проявлять когда надо крутость. Сначала он по-хорошему просит их расслабиться:

— Ну-ка, без финтов! Это ваш новый друг, прошу любить и не вые…ваться! Сантиметр врать не будет. Вечером поговорим, а сейчас мне некогда с вами е…аться! — и пытается осторожненько просунуть чемоданчик.

Но чемоданы продолжают капризничать, чем доводят хозяина до полного остервенения.

— Ах, суки! — говорит он. — Вы что, б…ь, ох…ели, русского языка не понимаете? Ну, держитесь! Посмотрим, кто кого вые…ет! — и начинает грубо насиловать чемоданы. За этим занятием его и застает сосед.

Теперь вы видите, мадам, как ожила и заиграла ваша вещь? Похоже, я был не прав, у вас все-таки есть литературный дар, вам не хватает только смелости и правды. А правда творчества, как это ни банально, идет от правды жизни. Кто сам живет фальшиво, тот порвет себе кишки, но не высрет ни слова правды.

Да, да, конечно, вы писали для дочурки. Я понимаю. Но только пока вы это сочиняли, ваша дочурка подросла и уже е…тся по подъездам… Да, видел, в розовых колготках. Так что, мадам, пишите для себя. Пошлите всех на х… — дочурку, мужа, маму, а если надо, и читателей — и вот увидите, у вас получится.

Стоп! Перечел все и вижу: этого мало, многие не поймут. Подумают, Гранат дошел до полного п…ца, ушел в чистое искусство, зациклился на мате, больше ничего ему не и требуется.

Нет, требуется, товарищи. Многое требуется. Сегодня на одном мате и сам далеко не уедешь, и страну из жопы не вытащишь. Тем более, что «новые граждане» со свойственной им чемоданной сноровкой, похоже, уже и в этом, исконном нас обошли: мат у них звучит куда бойчее и смачнее, чем у самого автора этих строк. Значит, сегодня, чтобы быть честным, мата уже далеко не достаточно.

А возможно, мат даже и вреден.

Чтобы быть честным сегодня, надо, для начала, научиться честно отвечать на вопрос: КТО ТЫ? — не заслоняясь ни гнилыми рассуждениями о гражданстве и политкорректности, ни кургузым словосочетаньицем со скользким смыслом: «разумное существо», — ни дешевыми эвфемизмами типа «индивид», «личность», «персонэлити». Сегодня честен только тот, кто способен, насрав на ООН, на Красный Крест, на все поправки к Конституции, просто и грубо сказать: «Я — человек».

И яэто говорю.

Я, старый педераст, Эразм Гранатов, — ЧЕЛОВЕК. С мозгами в голове, с говном в кишках, с кровью в жилах, с потертой рожей, которая намертво приросла к моей лысой башке, а потому не снимается и не сдается в чистку, в вонючих носках, которые некому стирать, с потом под мышками и с грязью под ногтями. Я медленно передвигаюсь, тяжело дышу, с натугой думаю, много и зловонно сру, не поддаюсь обучению, а потому не способен к приобретению новых навыков и освоению перспективных профессий, потребляю до х…я ресурсов и еще более до х…я занимаю места на этой покатой земле.

К тому же я косен и подозрителен. Я испытываю недоверие к авторам статеек, расписывающих прелести подземных стоянок и городов, я не в восторге от того, что осуществилась бредовая идея господина Церетели (или его заушных советчиков?) прорыть подкоп под Манежной (спасибо, что не под Кремлем!), чтобы исподволь приучать людей к длительному пребыванию в замкнутом пространстве. Я горжусь тем, что не сожрал ни одной сосиски в этом чемоданном раю. [176]

Я никогда не жил в чемоданах или в чем-либо хотя бы отдаленно подобном. Посему намерен продолжать жить и умереть на Поверхности. [177]Я не боюсь поскользнуться или уйти в бесконечность. [178]У меня есть мой старый компас, который всегда укажет мне верное направление. У меня есть мои старые ботинки «d-r Martens», на толстой рифленой подошве, которые никогда не скользят и которыми так славно топтать путающихся под ногами неразумных и разумных паразитов. И у меня есть только один старый чемодан, который я и мои товарищи по национал-гуманистической партии используем для переноски наших прокламаций. А поскольку наши прокламации расходятся быстро, этот чемодан мы открываем по многу раз в день, так что нет никакой опасности, что в нем заведется какая-нибудь дрянь.

У нас навалом работы. В нашей партии пока недостаточно действующих членов, хотя у нее очень много сочувствующих (фактически нам сочувствуют все— я хочу сказать все люди, прочих в расчет не принимаю). Если бы мы согласились принять в наши ряды хотя бы пару «новых граждан» (Хотите — верьте, хотите — нет, но заявления от них уже поступали! Они пытаются пролезть даже сюда!), годовые завалы накопившихся текущих дел были бы раскиданы в считанные часы. Но мы, люди , не нуждаемся в их участии. Со своими проблемами мы уж как-нибудь справимся сами.